Кока

В воронке трое. Двое бомжеватого вида работяг в кепках, люмпениад, как выражается хан Тархан. Интеллигент в потрёпанном костюме с бородкой бланже, похожий на дореволюционного учителя, с опаской косил глазом на работяг. Все молчали. Кока тоже, только громко спросил в сторону “конверта”: “Ака хар, бичо?”[213] – но не получил ответа.

Он был сосредоточен, но свободно-раскован: больше трёх не дадут, а к трём он готов! Быстрей бы осудили, срок пошёл! Тюрьму день за полтора засчитывают! А там и условно-досрочное, УДО, прекрасное УДО!.. И он стал вспоминать хорошие слова с этими волшебными звуками: “УДОвлетворение. УДОвольствие. УДОбство. УДОбоварение… УДОбрение… УДОй…”

Работяги уныло тряслись, сидя кое-как боком на узкой скамейке и обсуждая, сколько им могут влепить на суде.

– Меньше пятерика не жди!

– Как пить дать… Кирдых под дых!.. И чего делать?..

– Сидеть – чего ещё? Умел доски тырить – умей теперь сидеть!

– Ты-то кто? Морду Кирюхе по пьянке расквасил, да ещё пером ткнул! А тырил я поневоле. А кто не тырит?

– Им можно, на то они и власть! Прикинь хер к носу: кто ты и кто министр? Усёк, дурында?

Учитель с опаской, вжавшись в железную стенку воронка и суетливо перекладывая в руках пакет с брякающим скарбом, исподволь наблюдал за ними, но после злобного окрика работяги:

– А ты, дуроёб, чего зенки растопырил? Счас как врежу! – спешно отвернулся к стенке и судорожно, с глубоким вздохом, затих.

В этих пустых делах прошла недолгая дорога.

Остановка. Переклички солдат. Лай собак. Приказы офицера:

– Из “конверта” последним веди, опасный рецидивник!

Грохнули двери.

– Выходи по одному! Руки за спину!

Воронок стоял во дворе суда.

Вывели. Люмпенов в кепках и учителя с бланже солдаты втолкнули в боковую дверь, а Коку прогнали по пустым коридорам до комнаты, где сидел на стуле Нукри. Они обнялись.

– Что-нибудь известно?

– Ничего. Но три года как-нибудь отсидим…

– Ясное дело! Пошли они в сфинктер сфинкса!

– Свину – село Свиново, козлу – село Козлиново… амати деда…[214]– презрительно выругался Нукри.

– На горе стоит верблюд, четверо его дерут, – начал Кока их дворовой гимн, а Нукри подхватил:

– Двое в дупу, двое в рот – добывают кислород!

Солдаты из охраны прыснули и попросили ещё раз напеть эту весёлую песенку, что они и исполнили, пряча за шутками и смехом волнение: конечно, трояк не червонец, но всё равно: кому охота идти за колючку хотя бы на день?

Солдаты из охраны им не мешали, оживлённо болтали о чём-то своём, и Кока с Нукри могли говорить свободно. Но напряжение брало верх, после нескольких фраз они замолкали – всё-таки судьба решается, хоть и готовы ко всему.

Хотелось курить. Солдаты не разрешали, но, получив пятидолларовую, принесли сигареты и пепельницу, прикрыли дверь.

Закурили.

– А это… – Кока не успел сказать, в комнату вбежал крепенький толстячок в бежевой тройке и коричневом переливчатом галстуке.

– Здравствуйте, мальчики! Я брат тёти Софико, ваш адвокат, дядя Ражден! – сказал он на не совсем правильном грузинском, потом перешёл на русский. – Вы меня наверняка не помните, я давно уехал, ещё молодым, вас тогда и на свете ещё не было… В общем, дело выглядит неплохо. Есть хорошие шансы. На вопросы отвечайте так, как в показаниях писали. Ты, – он ткнул в Коку пальцем, – спал и ничего не знаешь, никакую сумку видеть не видел. А ты, Нукри, первый раз покурил, опьянел и вынужден был купить то, что тебе угрозами – угрозами! – навязали в саду хулиганы. Нож показали и сказали: если не купишь – убьём, зарежем! Ты испугался – и купил. Ясно?

– Ясно. А таблетки? – озабоченно спросил Нукри.

– А деньги? – напомнил Кока. – Четыре с половиной тысячи баксов?

– В деле никаких упоминаний о деньгах и таблетках нет. Видно, менты распорядились ими по-своему… Сами, суки, всё сожрали, не подавились! А бабки слямзили! Только виселица их исправит! Убожество на убожестве и убожеством погоняет! Впрочем, нет бабок и таблеток – ну и отлично, баба с возу, кобыле легче. А кобыла – это я, который должен вытащить вас из этого дерьма. Ну, давайте, держитесь, через пару минут цирк начинает свою программу! Сейчас мы им покажем! – И убежал из комнаты.

Едва успели выкурить ещё по сигарете, как началось движение: солдаты привели их по коридорам в небольшой зальчик. Жарко натоплено. Сидят три человека: отец Нукри, дядя Нестор, мать Этери и за отдельным столиком – толстячок-адвокат Ражден (ослабив узел галстука, он перекидывался с дядей Нестором какими-то тайными знаками).

Их завели за барьер, вроде ложи в опере. Барьер заперли, хотя перепрыгнуть через него смог бы даже карлик. Два солдата остались стоять по сторонам.

Сели на скамью, помахали родителям. Те без слов ответили тем же. Отец Нукри, лощёный и холёный, в дорогом костюме, нетерпеливо похлопывал по колену свёрнутой газетой. Мама Этери рассеянно смотрела по сторонам.

– Какая-то домашняя ситуация, не находишь? – сказал Нукри, приближая к Кокиному уху чисто выбритое душистое лицо.