Кока

– Да так, потихоньку, – ответил Нукри.

Кока тоже качнул головой – всё нормально.

– А ты как?

– Я? Ништяк, орера! Вот, знатно шваркнулись… – Сатана схватился за клок волос, стал яростно его накручивать. – Я чего заехал… Мой кент, Налбо Авлабарский, откинулся, он на пересылке слышал, что сперва Тарханова кореша, вора Султана Даудова, грохнули в марте, заказняк, пуля в затылок, лац-луц, готово! Тархану, когда узнал, стало плохо с сердцем, на больничку слёг, а потом и сам… того… скопытился!.. Светлая память! Раз-раз – и ласты склеил! – размашисто перекрестился он, добавив по-русски: – Каму пэроги и пишки, а каму синиаки и шишки! Капут! – И пристукнул ножкой по столу.

Они тоже коротко осенили себя крестами: “Светлая память! Земля пухом!”

– Я ж говорил – не жилец, печень была, как мутака! – сказал Нукри, но Сатана понизил голос:

– Налбо цинканул по секрету: как будто Тархан не сам отдал богу душу, а его телохранитель Баадур, лац-луц, его подушкой придушил! Так-то!

Кока спросил, как поживает Нугзар. Сатана выпучился на него:

– Нугзар?.. Смехота! – Он прихлопнул ножкой бабочку, сдуру севшую на его колено. – Не поверите, орера! Нугзара выбрали главным по маркам в его городишке!

– Общество филателистов? – догадался Кока.

– Вот-вот, филе… фели… В общем, точняк это. Сел на велосипед и поехал! Я чуть концы не отдал от ржаки! Нугзар – и на велике едет в эту… фило… А! – махнул рукой Сатана. – Потерянный человек! Мне в подогрев газетный ларёк купил, счёт, орера, открыл. Я тут гуляю, а там мне бабки на счёт капают, орера! Дэмокрациа!

Потом, остервенело расчёсывая ноги, прохрипел:

– Я чего базарю… Вы по-моему наколу залетели на тюрягу, штраф был за мной. Вот, надыбал. Кенты барыгу из Карши кинули, я у них шмали забрал и вам принёс… – Он вытащил из-за пояса увесистый пакет в газетной бумаге. – Парни говорят – дурь охренительная, первый сорт, азиатская, зелёная, жирная, синг-синг!.. Берите! – Кинул пакет на столик и сам себе салютнул: – Эсть, гражданын началнык!

Тут отчаянно засигналили из джипа. Сатана, кратко объяснив, что они едут в Окрохана жарить шашлыки, хлопнул Нукри по плечу и расцеловался с Кокой, после чего вразвалку и коротко, по-волчьи, посматривая по сторонам и поигрывая ножкой, ушёл со двора.

А они остались сидеть и ошеломлённо смотреть на плотный газетный пакет, не решаясь до него дотронуться…

Приложение Иудея, I век. Повесть, написанная Кокой Гамрекели после выхода из пятигорской тюрьмы “Белый лебедь”

Рождество

Пыльной зимней ночью, когда ветер засыпа́л песком каменные мостовые, прибыли в Назарет римские глашатаи и велели тотчас будить народ, но староста, юркий, жилистый Рисай, упросил их не тревожить жителей, обождать до утра:

– А на рассвете я сам разошлю мальчишек по дворам.

Утром люди собрались к синагоге, где возле чахлых кедров их уже ждали римляне. Пришёл, кое-как переставляя больные ноги, поёживаясь от холода, и пожилой плотник Йосеф, оставив пятнадцатилетнюю беременную жену Мирьям и детей на попечение тёщи Рахили. Был он доброглаз, сизощёк, грузен, ходил с трудом из-за болей в коленях. Хоть и поспешал, но явился к синагоге одним из последних, встал позади всех, отчего плохо слышал глашатаев.

Римляне, прокричав повеление кесаря всем иудеям идти в свой город на перепись, съели вчерашней баранины и, прихватив бурдючки с вином, ускакали, не отвечая на вопросы старосты Рисая, зачем проводится перепись: из-за налогов, войны или новых сборов?

Безмолвные горожане разбрелись по домам. Время шло к завтраку, а им назаряне никогда не пренебрегали.

Йосеф решился подойти к Рисаю.

– Досточтимый, а жене тоже надо? Она на сносях! Жён тоже пишут?

Рисей сделал строгое лицо.

– Пусть идёт с тобой! Ты же из колена Давидова? Тогда твой город – Вифлеем. Иди туда! Приказ цезаря! Если жена не пойдёт, ребёнок будет вне закона! – прибавил назидательно.

Йосеф прерывисто вздохнул, переложил палку в другую руку и заковылял прочь, а дома приказал жене собираться.

Мирьям рассердилась. Жаловалась на боли в пояснице, на тошноту, на головокружения. Йосеф, тряся подбородком и щуря подслеповатые глаза, торопил:

– Надо, и всё тут! Что я поделаю, если кесарь издал закон, а ты беременна? Caм Рисай приказал, а он уж знает, что к чему. Уймись и успокойся! Если не пойдёшь, ребёнок будет вне закона. Завтра надо идти в Вифлеем, там я записан!

Из угла бормотала тронутая тёща Рахиль, на которую не то что детей, но и кошку оставить опасно. А дети совсем разошлись: в голоc плакали, дрались из-за глиняной свистульки, чем-то шуршали и стучали под лавкой.

Йосеф не выдержал, накричал на них, хлопнул дверью, ушёл на задний дворик, к овцам, где находил спокойствие от семейных ссор, коих в последнее время становилось всё больше. Но скоро, услышав, как Мирьям просит воды, поспешил обратно в дом. Жена тут же нашла другой повод не ехать.

– Детей не с кем оставить! Не бросишь же их одних? Твои дети, не мои! – не удержалась присовокупить.

Йосеф вздохнул: