Коко Шанель

Бадер познакомил Шанель с братьями Вертхаймерами неспроста: он хотел, чтобы духи под номером пять продавались у него в универмаге. Габриэль не хватало мощностей для производства необходимого объема духов, поэтому продавались они исключительно в ее бутике. Пьер и Поль Вертхаймеры к тому моменту стали заметными фигурами. Как и их соотечественник Теофиль Бадер, они после переезда в Париж сумели весьма преуспеть. В 1917 году братья встали у руля компании «Буржуа», которая изначально производила театральный грим (только в 2014 году потомки Вертхаймеров продадут «Буржуа» за немалые деньги). В 1924 году компания начала выпуск собственных духов, которые так и назвали — «Мой парфюм». Создал его не кто иной, как Эрнест Бо. Именно тогда Шанель решила передать производство своих духов компании Вертхаймеров. «В 1924 году Бадер, Вертхаймеры и Шанель создали компанию Les Parfums Chanel. Все расходы по производству и дистрибуции духов братья Вертхаймеры взяли на себя. Однако им же достались 70 % акций компании, а значит, большая часть прибыли. Еще 20 % акций ушли Бадеру, и лишь 10 % достались Шанель. В следующие годы Шанель всячески пыталась выкупить компанию у партнеров, но свою часть акций ей согласился продать лишь Бадер»[33].

Подробно об истории многочисленных попыток Габриэль вернуть себе прибыль от продажи духов будет рассказано позже, как и о финале этой судебной мистерии. Одно можно сказать, забегая вперед: после войны стороны помирились, и Коко согласилась отказаться от претензий, а после и вовсе передать Вертхаймерам долю в 10 процентов в обмен на то, что Пьер оплатит все ее долги, будет спонсировать выпуск коллекций и оплачивать все ее счета вплоть до смерти. В 1971 году Коко, не оставив наследников, умерла, и семья Вертхаймеров стала единоличным владельцем бизнеса Шанель. По сей день потомки братьев Пьера и Поля, не афишируя себя, возглавляют компанию, когда-то основанную Габриэль. Что происходило между 1924 и 1971 годами, нам еще предстоит узнать. Одно понятно — Артура Кейпела Коко не хватало не только в личной жизни, но и в бизнесе. Кто знает, что он бы ей посоветовал делать с духами? Может быть, дал бы денег, как в случае с парижским ателье или бутиком в Довиле; может быть, посоветовал набраться терпения и подождать, не отдавая производство и продажу духов в чужие руки, как в случае с бутиком в Биаррице в начале Первой мировой. Но без Кейпела Габриэль не хватало ни выдержки, ни силы воли, ни делового чутья. Она страшно боялась нищеты, а опоры рядом не было.

Представители богемы любили пользоваться щедротами Шанель. В бизнесе они ей ничем помочь не могли, однако какое-то время ее участие в театральных проектах Кокто давало Дому моды прекрасную рекламу. В том же 1924 году Кокто снова пригласил Габриэль в свою постановку «Голубой экспресс» в качестве костюмера. «Вновь блестящий состав участников спектакля объединил группу друзей. Впервые появившись на афише „Русских балетов“, Габриэль оказалась в компании еще более прославленной, чем во время работы в „Ателье“. У Дягилева, несомненно, были начинания более важные, но немногие из них производили такое впечатление вызова, как „Голубой экспресс“. Для сочинения легкой музыки был выбран композитор, которого его прованское и еврейское происхождение вдвойне подталкивало к вещам серьезным, — Дариюс Мийо. Он прославился кантатами на библейские темы и музыкой на стихи Поля Клоделя, у которого работал секретарем. Как он признавался впоследствии, выбор Дягилева сильно удивил его: „Мода тогда была на музыку развлекательную и приятную, весьма далекую от того, что я сочинял… и что было не во вкусе Дягилева, я это знал. Никогда я не думал писать оперетту, хотя бы и без слов. Но принял вызов“. Партитура „Голубого экспресса“ была начата 15 февраля 1924 года и закончена двадцать дней спустя. Декорации — еще один вызов. Дягилев обратился к скульптору, ни разу в жизни не создавшему ни одного театрального макета, — Анри Лорансу. Он был так же „серьезен“, как Реверди, другом и иллюстратором которого являлся. Этого парижанина до мозга костей Дягилев попросил воплотить атмосферу модного пляжа, сына рабочего — воссоздать беспечный мир праздной толпы. Анри Лоранс тоже принял вызов и взялся за работу. В его декорациях кабинки и пляжные зонты Лазурного берега обрели странные геометрические формы. Угловатые, усеченные конструкции. Декорации выглядели как коллажи. Третий вызов. Чтобы поставить балет Кокто и облечь хореографической плотью либретто, где сталкивались купальщики, игроки в теннис, чемпионы по гольфу и хорошенькие особы в поисках приключений, Дягилев пригласил Брониславу Нижинскую»[34].