Кокон

Мне не хватало света, чтобы разглядеть его лицо, но я могла почувствовать плещущуюся в его глазах нежность. Я замерла, внезапно припомнив, как вчера во время ссоры папа сказал Ван Лухань, что ее уже кто-то ждет. Этот мужчина пришел позаботиться обо мне и матушке Цинь не ради папы, а чтобы заменить папу, чтобы стать здесь хозяином. Я сверлила гневным взглядом его руку на колене Ван Лухань, мне так хотелось подбежать и сбросить ее.

– Уже поздно, тебе пора домой. – Ван Лухань сама убрала его ладонь.

Мужчина встал, надел пальто, но так и стоял в гостиной. Я вскочила, босиком кинулась к нему и без лишних слов толкнула к двери. Он молча вышел из квартиры, и я с грохотом захлопнула дверь.

Когда я вернулась в гостиную, там горели все лампы до единой, от яркого света, пробиравшегося даже в самый укромный уголок, у меня закружилась голова. Ван Лухань у буфета наливала в стакан водку. Я помнила эту бутылку, ее горлышко еще хранило тепло моего папы. Ван Лухань взяла стакан двумя руками, резкий свет от лампочки над буфетом змеиным жалом лизал водку. Жидкость в стакане подрагивала, и тень на стене тоже дрожала – точно ночная птица переполошенно хлопала крыльями. Ван Лухань сделала большой глоток, поманила меня и принялась рассказывать про аварию. Она говорила сухо, коротко, как зачитывают выпуск последних новостей.

– Твоего папы больше нет. – Ван Лухань сдвинула брови, голос у нее был строгий, будто мы взяли друг с друга обещание не плакать. – Ты завтра же уедешь в Цзинань, на похороны тебе не надо. Это для твоего же блага, потом поймешь.

Я не стала спорить, мне хотелось верить ее словам, они звучали правдиво. Я тоже не плакала, молча смотрела на Ван Лухань. Я еще не видела ее так близко. Эти острые скулы, нос с горбинкой – она такая чужая. И дело было не в ракурсе, просто Ван Лухань действительно теперь была мне чужой. Раньше она была женой моего папы. А теперь мы с ней посторонние, как две планеты Солнечной системы, которые лишились Солнца и сошли со своих орбит. Я смотрела на эту несчастную женщину – отец покончил с собой, когда она была еще ребенком, мать сошла с ума, теперь и муж погиб. Боль насквозь пробила сердце Ван Лухань, обратив его в бездонный колодец.

– Ты покончишь с собой? – спросила я.

– С чего такой вопрос? – глядя на меня, сказала Ван Лухань.

– В кино, если один влюбленный умирает, второй совершает самоубийство.

Она улыбнулась, покачала стакан.

– Ты хочешь, чтобы я умерла?

– Я хочу, чтобы ты жила.

– Я буду жить.

Я помолчала и спросила:

– Это потому что ты не очень любила моего папу?

– Я его любила.

– Но вы ссорились.

– Нам нельзя было сходиться.

– Почему?

Она не ответила.

– Потому что он был женат на моей маме?

– Нет.

– Потому что дедушка с бабушкой были против?

Она покачала головой.

– Тогда почему?

– Хватит вопросов! – Запрокинув голову, она допила водку, потянулась за бутылкой и вылила остатки в стакан. Не хватило даже до половины, и Ван Лухань потрясла пустую бутылку. – Вот чертяка, хоть бы немного мне оставил. – Ее лицо вдруг смягчилось, глаза тронуло светом, точно она что-то вспомнила. А затем свет излился наружу, заскользил вниз по щекам. – Наверное, я сразу знала, что ничего не выйдет, потому и любила так сильно. – Она поперхнулась водкой, закашлялась, покраснела, с силой надавила себе на грудь, унимая кашель. Голос Ван Лухань зазвучал глухо, словно она делилась серьезной тайной: – Мы с твоим папой одного поля ягода. У покореженных людей и любовь покореженная. – Уголки ее рта приподнялись, будто Ван Лухань гордилась своим отличием от обычных людей.

– Ты будешь встречаться с тем мужчиной? – спросила я.

– Ты про Се Тяньчэна?

– Ты ему нравишься, я видела.

– Я не буду с ним встречаться, теперь ты спокойна? – Ван Лухань положила руку мне на плечо. – Детка, сколько же у тебя тревог. Сначала боишься, что я умру, потом – что стану встречаться с другим мужчиной. Так скажи на милость, как мне жить дальше? Одной, как сирота? – Она улыбнулась, по щеке скатилась слеза. – Это очень тяжело.

Ван Лухань медленно осела на пол, привалилась головой к буфету. Рядом со вчерашней вмятиной от пепельницы. Она осторожно обвела вмятину пальцем.

Перед рассветом я не выдержала и легла на диване лицом к Ван Лухань. Веки отяжелели, я изо всех сил гнала сон, снова и снова открывала глаза, чтобы посмотреть на нее. Мне просто нужно было знать, что она еще здесь, и чтобы она видела, что я тоже не сплю. Скорее всего, ей было все равно. Но я тешила себя надеждой, что пока мы вместе, некая мощная сила может вернуть нам папу.

Но он все не возвращался, и в конце концов я уснула.

Из сна меня вырвала песня матушки Цинь.

“Небо усыпано звездами…” Ее голос звучал так же мягко и проникновенно. В мире матушки Цинь ничего не изменилось.