Кокон

Но пошли мы не домой к Инь Чжэну, а в его мастерскую. Это была маленькая двухкомнатная мансарда, в одной комнате все стены были заставлены книжными шкафами, в другой стоял письменный стол и узкая кровать. Он налил мне горячей воды, спросил: у тебя не будет проблем? Из школы позвонят родителям? Я ответила, что сама не знаю. Он спросил: неужели тебе все равно? Наверное, родители не строгие? Я сказала: неважно, сегодняшний вечер того стоил. Он ответил: я тоже очень доволен, выход сборника – большое событие, сейчас мало кто читает стихи. Подлил мне еще воды, сказал: может, поспишь? Я часто работаю по ночам, уже привык, а у тебя после бессонной ночи разве будут силы на учебу? Я сказала, что не хочу спать, а потом спросила, может ли он научить меня писать стихи. Он ответил: хорошо, приноси мне, что получится, я покритикую. Я добавила: мои стихи – это письма, в них я могу сказать то, что не удается выразить иначе. И без мыслей об адресате написать ничего не получается. Он спросил: и кто же твой адресат? Я сказала: папа. Папа? Он улыбнулся: я думал, мальчик, с которым дружишь. Я сказала, что не интересуюсь сверстниками, они мне кажутся детьми. Глядя на меня, он заметил: раннее взросление не всегда идет на пользу. Я пожала плечами и ответила, что мне все равно.

За окном вдруг посветлело, солнечные лучи пробивались в комнату сквозь маленькое окошко, было видно, как в воздухе медленно кружится пыль. Комнату заполнил густой запах старых книг, и я вспомнила свои давние походы в библиотеку, как папа водил меня за подшивкой “Детской литературы”. Стоило вспомнить о папе, и его образ стал неумолимо разрастаться в памяти, пока в конце концов не заполнил собой все. Свет и запах в той комнате навели меня на мысль, что я должна позвать его к нам. И тогда я сказала: моего папу звали Ли Муюань, наверное, вы были знакомы. Инь Чжэн изумленно на меня уставился, забормотал: конечно, конечно! Я спросила: вы хорошо его знали? А как же. В университете учились в одной группе, потом вместе поступили в аспирантуру, после выпуска оба остались преподавать, работали на одной кафедре. Инь Чжэн пошел налить воды, но на полпути обернулся: он бы очень обрадовался, что ты тоже пишешь стихи.

Я засыпала его вопросами. Например, каким был мой папа в университете, часто ли они читали друг другу свои стихи. Меня обрадовало, что Инь Чжэн высоко ценил папин талант, считал его отличным поэтом. Потом он попросил: расскажи о себе, как вы живете с мамой? Я сказала только, что мы живем у тети, там всегда толпятся родственники, и я редко наведываюсь домой. Он ответил: теперь понятно, почему ты так рано повзрослела.

За окном все светлело, и я начала клевать носом. Отяжелевшие веки так и слипались. Инь Чжэн сказал: приляг, когда будет пора выходить, я тебя разбужу. Я пыталась бороться со сном, но глаза уже закрылись. Уснула я сразу, как только легла, сны были какие-то путаные. Проснулась под одеялом, Инь Чжэн сидел рядом на стуле и читал. Я растерянно села, солнце ярко било в глаза, его лицо против света было похоже на глубокий колодец. Пора в школу, ласково сказал Инь Чжэн.

На прощанье он вручил мне пакет с ломтиками хлеба и двумя книгами. Сказал: возьми вместо завтрака, у меня здесь больше ничего нет. Я взглянула на книги, это были сборники поэтических переводов, очень старые, с библиотечными наклейками на корешках. Смотри не потеряй, предупредил Инь Чжэн. Вряд ли у нас их переиздадут.

На выходных я переписала все стихи из сборников и побежала в мансарду, чтобы их вернуть. Инь Чжэн говорил, что вечера всегда проводит в мастерской, и я решила, что это приглашение в гости. Он действительно был там, сочинял письмо другу, на столе лежала стопка исписанной бумаги. День выдался холодный, Инь Чжэн встретил меня в вязаном жилете, рукава рубашки были подвернуты, открывая предплечья, густо поросшие волосами. Он очень мне обрадовался, достал из-под стола большой мешок с разными сладостями, как будто заранее знал, что я приду. Я дала ему прочитать свои стихи, и он вспомнил те, что я посылала в журнал. Сказал: ты должна была прийти на поэтический вечер и прочесть их перед публикой. Еще сказал, что у меня есть прогресс, спросил, почему я перестала посылать им рукописи, велел мне больше писать и ни в коем случае не останавливаться.

Мы сидели там, пока не стемнело, потом ему кто-то позвонил. Договорив по телефону, Инь Чжэн сказал: мне пора на ужин с женой, присоединяйся к нам. Все равно сегодня выходной, в школе тебя не покормят. По дороге он рассказал, что его жена, Мэн Цзин, когда-то была танцовщицей, но из-за травмы ей пришлось оставить сцену. И лучше при ней о танцах не заговаривать.