Кокон

Только спустя несколько дней после операции полицейские пришли в больницу с расследованием. Скорее всего, преступление было совершено после митинга борьбы – когда люди разошлись, преступник проник в Башню мертвецов и воткнул гвоздь в дедушкин череп. На митинге дедушку избили, поэтому он лежал на полу Башни почти без сознания и, скорее всего, не сопротивлялся. Преступник был знатоком анатомии и опытным хирургом – чтобы дедушка не скончался на месте, он провел гвоздь мимо важных кровеносных сосудов. Кроме того, рану грамотно обработали, что ускорило ее заживление. В больнице потом шутили, что это была самая мастерская операция за всю историю университета, жаль только, хирург пожелал остаться неизвестным. Полиция подозревала всех, кто участвовал в митинге борьбы, но не исключала вероятности, что преступника на митинге не было. Они попросили бабушку вспомнить всех дедушкиных недоброжелателей. Получился огромный список, но в него вошли далеко не все люди, желавшие дедушке зла. Ведь дедушку ненавидело большинство врачей в больнице. Тетя сказала, что он здорово проявил себя на войне, но медицине никогда не учился и квалификации ему не хватало. Тем не менее дедушка руководил больницей и командовал врачами куда более образованными, чем он сам. Разумеется, их это не устраивало. Дедушке они тоже не нравились – мол, решили, что разбираются в медицине, задрали носы и ни во что не ставят его, заместителя директора больницы! Следовало проучить наглецов. И чем выше была квалификация врача, тем реже он получал доступ к операционному столу – будь ты хоть гениальным хирургом, никто об этом не узнает. Сотрудники больницы затаили злобу на дедушку и ждали возможности поднять бунт.

Бабушкин список расширил круг допрашиваемых. И как-то ночью один из врачей, попавших в этот список, повесился у себя дома на резиновой трубке для капельницы. Звали его Ван Лянчэн, он был терапевтом. Никто не мог поверить, что это его рук дело. Ван Лянчэн был человеком улыбчивым, дружелюбным и немного мечтательным, обожал литературу, рисовал, играл на скрипке. Потом нашелся свидетель, который видел, как Ван Лянчэн после митинга направляется к Башне мертвецов. Шел дождь, Лянчэн держал над головой зонтик. С ним был еще один человек в дождевике, лица его свидетель не разглядел. Вероятно, тот человек был сообщником Ван Лянчэна, а скорее всего, он и совершил преступление. Жена Лянчэна твердила, что он отрицал свою вину. Ее слова нельзя было принимать на веру, но, с другой стороны, Ван Лянчэн все-таки был терапевтом и никогда не стоял за операционным столом. Однако многочисленные допросы так и не выявили второго подозреваемого, новых улик тоже не появлялось, так что дело пришлось закрыть. Как сказали в полиции, человек совершил самоубийство, испугавшись последствий своего поступка, а значит, признал вину, потому дело можно закрывать. Но мой папа не мог согласиться с таким решением и требовал у полицейских продолжать расследование, пока не найдут сообщника Ван Лянчэна. Он являлся в участок, садился у входа и отказывался уходить. Однажды под конец рабочего дня полицейские попытались его выпроводить, тогда папа размахнулся и ударил одного из них по лицу, а потом еще несколько раз лягнул в живот. Второй полицейский оттащил его, скрутил папе руки за спиной, но он вырвался и снова бросился пинать первого. Он уже не мог остановиться, кидался на людей, как бешеный пес.

В том году папе исполнилось тринадцать. Какая-то извращенная жестокость плескалась в его сердце, не находя выхода. Видимо, с того самого времени он стал вспыльчивым и раздражительным, чуть что – сразу бросался в драку. Тетя сказала, что раньше вся семья ходила перед дедушкой на цыпочках, он тоже славился взрывным характером, любая мелочь могла вывести его из себя. А когда дедушка превратился в растение, его вспыльчивость перекочевала к папе. Позже я нашел этому объяснение. Возможно, лишившись дедушкиной защиты, папа остался один под ударами внешнего мира, и чтобы изгнать из себя ужас этой огромной потери, он решил сам стать таким же, как его отец. Вскоре он вступил в хунвэйбины, и его ярость наконец получила выход. Красная повязка на рукаве стала официальным разрешением для любого насилия. Папа пристрастился к обыскам и погромам. Заслышав, что кто-то из товарищей отправился на очередной погром, тут же бежал следом. Если никого не обыскивали, он маялся без дела, а иной раз не выдерживал и принимался громить что-нибудь у себя дома. Потом “культурная революция” закончилась, хунвэйбины превратились в обычных людей, только папу было уже не остановить, он продолжал вести себя как хулиган и погромщик. Услышав эту историю, я взглянул на него немного иначе. Простить его я все равно не мог, зато во мне появилось хоть немного сочувствия. По крайней мере, теперь я знал, что папа таким не родился.