Кокон

Чертеж был идеален, но реальность всегда вносит свои коррективы. К примеру, вместо черного ящика пришлось взять жестяную банку из-под печенья, которую я выпросил у старьевщика. Скорее всего, печенье привезли из-за границы, банка была исписана английскими буквами. Библиотекарь самодовольно опознал среди них слово “Дания” и сказал мне, что печенье изготовили именно там. Дания – как же это далеко, я знал только, что там родина Русалочки. Эта жестяная банка пересекла целый океан, приплыла к нам из далеких краев, потому что на ней лежит важная миссия. Точно. Она оказалась здесь, чтобы стать частью устройства для связи с душой. Неохотно сверяясь с моим чертежом, сапожник проделал в жестянке множество маленьких дырочек.

Рацию я тоже отыскал у старьевщика. У него можно было найти абсолютно все – настоящая сокровищница. Наверное, эту рацию потерял какой-нибудь полицейский – на ней имелся серийный номер. Я спросил старьевщика, почему он не отнесет ее в участок, тот ответил, что рация – вещь казенная, при утере полицейскому выдают новую. Видимо, утеря рации была все-таки редким событием, за все эти годы старьевщику попалась только одна. Должно быть, и рация оказалась здесь во имя исполнения великого плана – создания устройства для связи с душой. Я ни капли в этом не сомневался. Поэтому, когда старьевщик сказал, что рацию просто так не отдаст и за нее придется заплатить, я пошел домой и разбил копилку-медвежонка, которую пополнял много лет.

Но перед покупкой рацию следовало опробовать, убедиться, что она работает. В один особенно холодный вечер мы со старьевщиком дождались, когда студенты разойдутся из аудиторий после последнего занятия по самоподготовке, потом один из нас забрался на самый верх поточной аудитории, другой остался внизу, и мы начали тихо переговариваться через рацию. Голос из динамика выходил немного искаженный, зато помех было в избытке, сплошной шорох и жужжание, как рассыпанные по земле опилки. Старьевщик уныло повторял в свой конец: прием-прием-прием. Откуда ему было знать, что такую-то рацию я и ищу. Верно, моя рация должна была улавливать даже мельчайшие помехи. Где-то в них и прячется голос души.

Еще мне нужны были электроды, которые прикладывают к телу для снятия кардиограммы. Это было несложно, я мог попросить их у тети. Она не работала с больничным оборудованием, но запросто могла достать расходные материалы, которые использовались в стандартном медосмотре. Я наплел ей, что электроды нужны для урока биологии, мы будем слушать сердцебиение у кролика. Тетя не очень-то мне поверила, но расспрашивать не стала, поскольку электроды – штука не опасная. Через два дня она принесла мне набор пластин, но велела обязательно вернуть их после урока.

А ресивером электромагнитных волн внутри ящика, разумеется, должен был стать радиоприемник из триста семнадцатой палаты.

Все приготовления держались в секрете. Даже тебе я ни разу не проболтался. Ведь и ты не посвящала меня в свои долгие размышления о душе. Раз у тебя есть от меня секреты, значит, и у меня должен быть секрет от тебя. И мой секрет еще больше и серьезней. И что толку тебе рассказывать – ты только поднимешь меня на смех, обольешь ушатом холодной воды. На этот раз я решил сначала добиться поставленной цели, а потом уже рассказывать тебе. До чего же это была великая цель! Я с удовольствием воображал, как ты стоишь, разинув рот от изумления. У меня появилась отличная возможность сбить с тебя спесь и заставить собой восхищаться.

Через две недели, дождавшись, когда стемнеет, я с огромным плетеным мешком вышел из дома и побежал к больнице.

В больничных коридорах царила неожиданная тишина. Я вошел в триста семнадцатую палату, неслышно прикрыл за собой дверь и осторожно достал из мешка свое великое изобретение. Я внимательно следил за выражением дедушкиного лица. Мне показалось, что он посмотрел на меня и его маленькие круглые глазки быстро моргнули. Но в ту секунду даже такое незначительное движение представляло необычайную важность.

– Ты же знаешь, что я пришел тебя спасти, да? – Глаза у меня защипало, и я едва не расплакался.

Прибор я поставил на прикроватную тумбочку. Из круглоголовой серо-синей жестяной банки тянулось множество проводов, как щупальца у морской каракатицы. Таинственно и жутко.

Я достал из кармана схему акупунктурных точек на теле человека, которую заранее выдрал из книги, расстелил ее рядом с прибором, приложил электроды к дедушкиному телу в местах, обведенных на схеме в кружок, а потом включил рацию. Все было готово. Я засунул руку в банку из-под печенья и торжественно нажал рычажок радиоприемника.

Приемник включился и зашипел. Рация жужжала. Палата наполнилась шумами, но в ней сохранялась пугающая тишина. Я повернулся и встал навытяжку перед больничной кроватью.

– Дедушка, давай начнем, – сказал я человеку на кровати.

Крепко сжимая рацию и затаив дыхание, я вслушивался в шумы. Казалось, я слышу каждую пылинку в палате.

28’40”

“ДОБРОЕ СЕРДЦЕ И ДОБРЫЕ РУКИ – ЗНАКОМСТВО С АКАДЕМИКОМ ЛИ ЦЗИШЭНОМ”