Кокон

Твой дедушка. Его образ стоял у меня перед глазами. Вот он, прямой как палка, шагает по улице. Худое узкое лицо, испещренное таинственными морщинами, холодные бочаги никогда не улыбавшихся глаз. Все эти годы они тайком следили за нашей семьей. Смотрели, как глубоко засосала нас жалкая, нищая жизнь, дарованная его милостью. Наверняка под своей строгой маской он так и покатывается от смеха. Я не понимал, почему он не убил моего дедушку, почему нужно было загонять ему в череп гвоздь? Может, быстрая смерть не доставила бы ему такого удовольствия? И он нашел оригинальный способ растянуть забаву? Эта комедия продолжалась уже почти тридцать лет, неужели он до сих пор не насмотрелся? Почему его совесть так спокойна, почему его не гложет вина? Я не мог этого понять. А твоя бабушка все знала, и добрые дела ей нужны были только для того, чтобы скрыть злодеяние мужа. Да, ее терзала вина, она даже ходила к священнику на исповедь. Но эта исповедь была слышна только Богу. А при встрече со мной твоя бабушка не чувствовала стыда и не выказывала жалости, а старалась поскорее обойти меня стороной, как зачумленного. Я помнил ее брезгливый взгляд. Она сказала, что у меня нечистое сердце, запретила тебе со мной играть, боялась, что я тебя испорчу. И все эти годы тайком дарила мне подарки, только для того, чтобы моя жизнь не превратилась в полный кошмар, чтобы я не пошел на грабеж или воровство, чтобы не стал преступником. А скорее всего, она боялась другого, она боялась, что я начну мстить.

Я помнил тот сон, густой, как суп. Синий костер. Прозрачные люди. Ладони на моих плечах. Я не мог это забыть. Но раньше моя ненависть была абстракцией, грубой силой, не направленной ни на кого конкретно. Затем она превратилась в жажду изобрести устройство для связи с душой, в романтический порыв, в игру, захватившую все мои детские помыслы. Мне эта ненависть даже нравилась, с ней жизнь перестала казаться скучной и бессмысленной. Было бы так и дальше. Но с тех пор как я узнал имя преступника, все изменилось. У ненависти появился запах крови и острый оскал. И она день и ночь тянула из меня душу: “Теперь ты знаешь, кто преступник, пришло время мстить”.

Ночь за ночью я не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, тело пылало, приходилось прижиматься к стене и разглядывать кровавое пятнышко, оставшееся на штукатурке от прибитого летом комара. Тетя ворочалась на нижнем ярусе, скрипела зубами, храпела, изводя меня этими мелкими безмятежными звуками. Хотелось разбудить ее и спросить, как бы она поступила, случись ей узнать имя второго преступника. Но я не мог ни о чем спрашивать. Она бы поняла, что мне что-то известно. Я не мог открыть ей свою тайну. Тайна эта измучила меня до предела, но я все равно крепко сжимал ее в ладони и не смел ослабить хватку. Какой смысл в обладании этой тайной? Непонятно. Но я смутно чувствовал, что эта ненависть – только моя, что на мне лежит миссия. Пришло время действовать, но я понятия не имел, как. В любом случае, следовало что-то предпринять. Эта мысль не давала мне покоя. Тем не менее очень скоро я понял, что на самом деле всеми силами стараюсь сохранять видимость безмятежной жизни, потому в разговорах с тобой становился очень осторожен, боялся, что ты заметишь перемену. Вечером мы прощались, я шагал домой и с облегчением думал, что этот день снова прошел как обычно. Ничего не произошло, говорил я себе, жадно наслаждаясь этим покоем.

Но даже поведи я себя странно, ты бы все равно не обратила внимания – тебя поглощали собственные заботы, целыми днями ты только хмурилась, грызла губы и молчала. Даже тугодум Большой Бинь это заметил и уверенно заключил, что все дело в новом замужестве твоей мамы. Недавно ты съездила на прогулку с ней и ее женихом и с тех пор стала сама не своя, Большой Бинь догадывался, что мамин жених тебе не нравится. Конечно, как он мог тебе понравиться, разве кто-то способен заменить для тебя папу? Но у тебя не оставалось выбора, свадьба была назначена на следующий месяц. Тебя нарядят в красивое платье и заставят фотографироваться с новобрачными, может, тебе даже придется унизиться и назвать того мужчину папой. Это тебя и тревожит? Если так, почему ничего нам не скажешь? Наверное, у тебя есть и другая тайна. Давно, еще с тех пор, как ты завела разговор о душе. Или еще раньше, я не помнил, с чего все началось, но когда заметил перемену, ты была уже другой, от беззаботной девочки не осталось следа. У меня не было сил доискиваться, что тебя так изводит, я с головой окунулся в собственную тайну и постепенно шел на дно, уже не слыша звуков вокруг.