Кокон

Отныне я забыла о ссоре с тобой, забыла о переводе в новую школу и о всех остальных невзгодах. Мощное чувство подчинило меня себе. Чувство благородное и фанатичное, с каким еретики идут на костер во имя правого дела. Это оно заставило меня бегом нестись из школы домой, бросить мешок с укрепляющими средствами и без промедления помчаться на вокзал.

Я обещала себе, что однажды настанет день, когда я докажу папе свои чувства. И вот он настал. Не было никаких знамений, я не успела подготовиться, но все равно знала, что он настал. Папа выглядел удивительно несчастным, и это дарило мне слабую надежду, что я нужна ему, нужна как никогда раньше. А если посмотреть на дело с эгоистической точки зрения, сейчас у меня было больше всего шансов приблизиться к нему и показать свои чувства. Как я могла упустить такую возможность?

А последствия – что он отчитает меня, накажет, отправит домой… у меня не было времени об этом подумать. Голову занимали более важные вещи – например, как папа отреагирует на мое появление, как мы проведем ночь в поезде, как он живет в Пекине, что я должна сказать его жене.

Я вышла из Наньюаня, перебежала дорогу, подошла к остановке, села на восьмой автобус и проехала на нем до конечной. Вокзал был прямо за углом. Все шло гладко, как по маслу, как будто я заранее отрепетировала поездку на вокзал. По широкому перрону гулял холодный ветер, люди с чемоданами, сгорбившись, спешили вперед. Я заскочила в поезд и спряталась в пустом купе. Окно покрылось изморозью, я расчистила пятачок в углу и посмотрела на перрон. К поезду подходило много людей, но папы среди них не было. В купе стояла удушливая жара, щеки у меня горели, ладони намокли. Вошли двое мужчин с чемоданами и удивленно на меня уставились.

– Где твои родители? – спросил мужчина с лысиной.

– Ты точно едешь в этом купе? – спросил его товарищ.

Я сжала губы и уперлась взглядом в свои ботинки.

– Будешь молчать, позову проводника, – объявил лысый.

Я прошмыгнула между ними, открыла дверь и выскочила в коридор. Из другого конца вагона мне навстречу шел проводник, я юркнула в ближайший туалет и заперлась там. Свет включался снаружи, и я стояла в темноте, глядя на блестящее пятнышко, плещущееся в сливном отверстии напольного унитаза. Кто-то подергал дверь, понял, что туалет закрыт, и ушел. Наконец поезд свистнул и медленно тронулся. Все это время за дверью не смолкал разговор двух людей. Я долго ждала, пока они уйдут, наконец снаружи стало тихо, и я вышла в коридор.

Я открывала двери во все купе по очереди и под удивленными взглядами пассажиров быстро обводила глазами верхние и нижние полки. Коридор укорачивался, дверей впереди оставалось все меньше. Сердце стучало, как копыта скачущей лошади, мир перед глазами раскачивался с каждой секундой сильнее. Наверное, у меня уже кружилась голова и я ничего не видела, как иначе объяснить, что дверь во второе с конца купе я тоже закрыла? А потом застыла в коридоре и простояла секунд десять, пока дверь с треском не открылась изнутри.

Я подняла голову и посмотрела на человека за дверью.

– Папа.

В лицо ударил густой запах табака, такой приятный, что захотелось плакать. И я заплакала.

– А если бы я поменял билет и поехал другим поездом? Ты об этом подумала? – спросил меня папа, когда его гнев почти улегся.

– Пришлось рискнуть.

– Рискнуть? – Папа улыбнулся, как будто хотел отдать должное этому заявлению.

– Да, я даже копилку с собой не взяла. Я была уверена… что ты окажешься здесь.

– Все-таки нельзя быть такой оптимисткой, надо всегда иметь в виду худший исход. Потом сама поймешь, – сказал папа.

– Ай, зачем об этом толковать, она и так до смерти перепугалась, разве не видно? – Женщина, сидевшая на нижней полке, улыбнулась, достала из пакета яблоко и протянула мне.

Эта женщина в бордовом драповом пальто была единственной нашей попутчицей. Мало того, что она слышала весь наш разговор, так еще и принимала в нем активное участие. Пока я не пришла, они с папой успели разговориться и выяснить, что учились на одном факультете, женщина на пару курсов младше. Она утверждала, что еще тогда была наслышана о папе и даже читала его стихи. Это пустое восхищение очень его тронуло, папа открыл купленное в дорогу пиво и предложил женщине выпить вместе с ним. Поэтому совершенно естественно, что с верхней полки она пересела на свободную нижнюю. Наша попутчица была из тех женщин, что быстро надоедают своей душевностью, правда, выглядела она неплохо, от нее приятно пахло шампунем, так что я не могла угадать, какого мнения о ней папа. Я же поначалу была ей даже благодарна, потому что в присутствии поклонницы папа сдержался и не устроил мне настоящую взбучку. К тому же она все время за меня заступалась, говорила, что у моего поступка должны быть мотивы. Но скоро я поняла, что ее соседство испортит эту ночь – ночь, которая должна была принадлежать только нам, считаные часы, когда мы с папой могли побыть наедине. Нужно было столько всего ему рассказать, жгучие слова кипели у меня в груди, но теперь они оказались совсем не к месту.