Кокон

Внешне действительно ничего не изменилось. Наступало очередное туманное утро, и я, как обычно, ждал тебя на перекрестке. Ты появлялась, молча подходила ко мне, и мы вместе шли в школу. Кажется, тогда я вдруг понял, что густой туман превращает мир в бледного туберкулезного больного. Нам даже собственных ног было не видно, мы становились безногой нечистью, подвешенной в воздухе. Перед глазами стоял белый занавес, дома и деревья выскакивали на нас, как привидения, и сердце каждый раз сжималось от страха. По воздуху плыл запах горелой листвы, дворничиха сметала в кучу опавшие листья, и было слышно, как скребет по асфальту ее метла. Мы тихо шагали рядом и молчали, казалось, что ни скажи – другой все равно не услышит. Плотный туман между нами создавал ощущение, что каждый идет под своим стеклянным колпаком. Накрытые колпаками, мы размышляли о своих заботах, и мысли, как язычки пламени, оставшиеся от костра, с треском догорали в разреженном воздухе.

Во всем виновата тайна. Тайна, существовавшая еще до нашего рождения, посеяла между нами раздор. Как дикие звери, мы жили охотой на тайны. И однажды должен был настать день, когда мы поссоримся из-за добычи и наши пути разойдутся. Наконец он настал. Прошло много лет, но, вспоминая ту зиму, я первым делом вижу, как мы с тобой идем рядышком в густом тумане. В плотном, бескрайнем похоронно-сером тумане. Наверное, это было бы самым точным изображением нашего детства. Мы бездумно бредем по сотканному из тайн туману, не видя дороги, не зная цели. Быть может, повзрослев, мы наконец вышли из тумана и увидели мир таким, какой он есть? Ничего подобного. Мы просто оделись в этот туман, замотались в него, как в кокон.

В воскресенье утром я снова отправился на барахолку. Угловой прилавок куда-то переехал, даже стол, на котором были расставлены вещи, пропал. Сосед сказал мне, что тот человек бросил торговать – много задолжал за аренду и теперь прячется. Я спросил: вы не знаете, где он? Лоточник закатил глаза: если б его можно было найти, стал бы я говорить, что он прячется?

И я ушел с рынка, сохранив в кармане четыреста юаней. Судя по всему, затея с устройством для связи с душой была с самого начала обречена на провал. Возможно, весь смысл этой сумасбродной фантазии состоял в том, чтобы я узнал имя второго преступника. Ведь случись мне поговорить с дедушкой, он рассказал бы мне именно это. Я вспомнил, как много лет назад в знойных снах он неутомимо учил меня стрелять из ружья, – дедушка хотел, чтобы я за него отомстил. Жаль, я тогда не понял его замысел и потерял столько лет впустую. Но теперь я все понимал, а что толку? Мысли о мести лежали на мне тяжким бременем.

В понедельник перед второй сменой в класс за тобой пришел вахтер. Ты выскочила за ним в коридор и на уроки уже не вернулась. Такого раньше не случалось. В школе мы всегда были неразлучны, и ты никогда не исчезала так надолго. На уроках я смотрел в другую сторону, стараясь забыть, что твое место пустует. До самого вечера у меня было неспокойно на душе, стальной линейкой я искрошил в порошок два ластика. Уроки закончились, но я сидел на месте, пока не стемнело, потом собрал твои учебники, пенал и вышел из класса. На проходной я хотел спросить вахтера, куда ты ушла, но он уже сменился.

На другой день ты объявила, что приехал твой папа. Этот таинственный и неотразимый мужчина из твоих рассказов отвел тебя в парк, а потом накормил ужином в ресторане у озера.

– Ты не представляешь, как нам было весело.

Твой ликующий вид привел меня в ярость. Как ты смеешь радоваться, когда я так страдаю? Я несу непосильный груз, а ты веселишься, где справедливость? Эта тайна должна была открыться тебе, а не мне. Это ты должна ворочаться в постели, изводясь от беспокойства. Тебе должно быть стыдно и страшно показаться мне на глаза. И ты должна подойти и серьезно попросить у меня прощения. Но ты держишься так, будто вообще ни при чем. Словно какое-то божество тайно хранит тебя, не давая запачкаться об эту грязь.

– Мы заказали столько еды, весь стол был уставлен, и мы пили вино…

Ты наслаждалась воспоминаниями о вечере с папой и даже не пыталась скрыть бахвальства, словно хотела рассказать, какова на вкус родительская любовь, которой я никогда не знал. И напомнить, что отличаешься от меня, дикого ребенка, до которого никому нет дела. Раньше ты так не поступала. Оказывается, ты можешь из простой прихоти, не задумываясь, сделать мне больно. Кто же наделил тебя этим высочайшим правом? Неужели ваша семья будет вечно издеваться над нашей? Когда ты сказала, что перед отъездом папа снова отведет тебя на прогулку, я наконец вставил:

– Почему же ты не уедешь вместе с ним?

– Ему надо в Москву, сбывать товар. Но скоро он немного освободится и заберет меня к себе.

Я покачал головой:

– Этому не бывать.

– Что?

– Ты врешь. – Я взглянул на тебя в упор: – Он не собирается тебя забирать.

Лицо у тебя дернулось, радость в глазах потухла.

– Ты ему не нужна. – Я подстегнул себя сказать эту жестокую фразу. – Открой наконец глаза.

У тебя вырвался приглушенный стон, лицо скривилось.