Кокон

– Они говорят правду, – отчеканила ты. – Чэн Гун, у тебя действительно нечистое сердце.

Я захохотал, заходясь смехом все сильнее, под конец даже схватился за живот и сложился пополам. Ты была уже далеко, а я никак не мог унять смех.

Ли Цзяци

Шестнадцатого декабря 1993 года я вышла из дома в половине шестого вечера, на мне была темно-зеленая куртка, белая вязаная шапка, за спиной – школьный рюкзак. Спустя сорок восемь часов Пэйсюань будет сидеть в полицейском отделении и взволнованно рассказывать, при каких обстоятельствах видела меня в последний раз. Она неоднократно подчеркнет, что тем вечером у меня не было ссор с домашними и ничего необычного в моем поведении она не заметила. Никто не знал, куда я ушла, только продавец газет на выходе из нашего жилого квартала заявил, будто видел, как около половины восьмого вечера я проходила мимо его киоска. Но он обознался. Потому что в это время я уже сидела в пекинском поезде и смотрела сквозь затуманенное окно девятого купе на пролетавшие мимо сумерки.

До сих пор не могу объяснить, что подтолкнуло меня тем вечером сбежать из дома и прыгнуть в пекинский поезд. Мама винит во всем ту самую пощечину и считает, что мой побег был протестом против ее брака с дядюшкой Линем. Я никогда не пыталась разубедить ее и избавить от мучительного раскаяния, но с самого начала отлично знала, что она здесь ни при чем. В тот вечер я ни разу о ней не вспомнила, даже забыла, что свадьба всего через три дня, – мама с дядюшкой Линем уже привезли мне новенький наряд: клетчатое пальто и платье с обшитыми бусинками оборками по подолу. Если у меня и были какие-то ожидания от этой свадьбы, связывала я их исключительно с возможностью надеть новое платье. Но, уходя, я и о нем позабыла. Конечно, нельзя сказать, что перевод в другую школу не сыграл своей роли. После отказа Пэйсюань я потеряла последнюю надежду, и будущее виделось мне сплошным черным пятном. Но я все равно не задумывалась о побеге. Потому что бежать было некуда. Я постоянно твердила, что скоро папа заберет меня с собой, но этого никогда бы не случилось, ты был прав. И все же я не врала, я просто… старалась отвести глаза от этой правды. Я ни за что бы не призналась себе: эй, а ты не нужна своему папе. Поэтому ты должен понимать, как жестоки были твои слова. Они вонзились в меня острым кинжалом, а орудовал кинжалом ты. Я шла прочь, не желая тебя больше знать, и тогда в голове впервые мелькнула мысль, что надо самой поехать в Пекин и разыскать там папу. Раньше я бы сразу подумала: а Чэн Гун? Как он без меня? Но в ту минуту боль, которую ты мне причинил, оказалась достаточно сильной, чтобы я отбросила беспокойство о тебе как можно дальше.

Правда, тогда я еще не думала о том, чтобы уехать вместе с папой. Это было невозможно, никто бы не согласился. Я планировала уговорить папу, чтобы он забрал меня в Пекин на зимние каникулы. Мне хватило бы и короткой встречи, а заодно ты бы понял, как сильно ошибался. Но вероятность, что я смогу уговорить папу, была очень мала, поэтому я приготовила запасной план: раздобыть его пекинский адрес и отыскать его самой. Но как узнать адрес? Сказать, что хочу написать ему письмо или прислать поздравительную открытку? У меня бы язык не повернулся обратиться к нему с такой сиропной просьбой.

И все-таки в первую очередь следовало беспокоиться о том, что папа не сдержит обещание повидаться со мной перед отъездом. Несколько тягостных дней я провела в изматывающем ожидании, в школе папа не появлялся, бабушку проведать тоже не заходил. Я позвонила на его пейджер и час ждала у телефона в магазине, но он не перезванивал. Я решила, что он уже уехал в Пекин, но на следующий день папа вдруг объявился.

Он пришел с плетеным мешком в руках, в том же черном плаще, такой же небритый, и привычным движением полез за сигаретами. На этот раз сигареты оказались другой марки, в пачке было всего две штуки.

– Я перезвонил, но продавец сказал, что ты уже ушла, – сказал папа. От него шел слабый запах алкоголя.

– Как ты провел эти дни? – взрослым тоном спросила я.

– Неплохо, повидался со старыми друзьями.

– С бывшими сослуживцами?

– Нет, с кем ездили вместе в деревню. Сейчас все большие бизнесмены. – Он бросил окурок и сунул руку в карман. – Встречусь сегодня еще с парой друзей, и пора уезжать. Купил бабушке укрепляющих средств, передай ей, как будешь дома.

– Ты к ней не зайдешь?

– В другой раз, сегодня вечером уже уезжаю.

Я опустила голову:

– Когда у тебя поезд?

– В восемь двадцать пять, – сказал папа. – Слушайся старших, в новой школе хорошенько старайся, чтобы не скатиться. Усекла? У тебя есть мой пейджер, если что, звони. – Договорив, он собрался уходить.

Я молча взяла у него мешок, не попросила побыть со мной еще немного, даже не сказала ничего на прощанье, просто стояла на месте как истукан. Цифры “восемь двадцать пять” захватили все мои мысли. Я раз за разом повторяла про себя эти три слова, пока они не начали казаться незнакомыми, в конце я была уже не уверена, это ли время он назвал.