Читаем Кокон (СИ) полностью

– Теоретически, если я поставлю ему условие, то он должен послушаться, ведь теперь я доминирую над телом. Вот только как будет обстоять это дело на практике – я не знаю, – вздохнул Сейджуро.

– Я помогу тебе вернуться назад, если что-то случится, – заверил его Куроко. – Один раз мы справились с ним, значит, справимся снова. Он… послушает меня, – неуверенно добавил юноша. – Как тогда. Я смог достучаться до тебя, потому что он впустил.

– Что ж, будем надеяться на это, – улыбнулся Сейджуро, поворачивая к конюшням. Он первым спрыгнул с лошади и, расседлав, завёл её в стойло, а затем вернулся к брату, который так и сидел, не шелохнувшись. В конюшнях хорошо убирались и постоянно проветривали, поэтому запах здесь был свежим и мягким. Навоза практически не ощущалось, зато аромат сена наполнял каждый уголок. Тецуе нравилось его вдыхать, поэтому он задержался.


– Я помогу тебе, – Акаши протянул ему руку, однако Куроко замотал головой. Он не так часто ездил верхом, отчасти потому что чувствовал себя не так уверенно, управляя живым существом.

– Я справлюсь, – перекинув ногу и держась за седло, Тецуя спешился и облегченно вздохнул, когда ощутил под ногами твёрдую землю.

– Неужели это так страшно? – улыбнулся Акаши, глядя на юношу.

– Просто на земле я чувствую себя увереннее, – Куроко погладил гнедого скакуна, после чего брат завёл его в стойло и расседлал.


– С этого дня тебе следует заниматься верховой ездой каждую неделю. Ты привыкнешь и вскоре полюбишь это. Поверь мне – мчаться навстречу ветру сродни игры в баскетбол.

– Да. Верю тебе на слово. Только боюсь, завтра не получится, – лицо Тецуи озарила робкая и чуть виноватая улыбка.

– Не получится?.. – удивился Сейджуро.

– Я… – Куроко склонил голову и, сняв кепку, невольно почесал затылок, пытаясь скрыть смущение. – Сегодня с утра рефлекторно выпил таблетки, забыл, что выходной. Хорошо, что только одну дозу. Ты, скорее всего, уже почувствовал, верно? – он нерешительно посмотрел на брата и отступил назад. Во время прогулки Акаши не замечал этого, потому что они были на некотором расстоянии друг от друга, но теперь, сделав глубокий вдох, действительно почувствовал этот соблазняющий аромат. Его дыхание сбилось, а тело приятно содрогнулось, однако он не шевельнулся, глядя на смущенного омегу. Лишь ухватился рукой за стойло, будто пытался сдержать себя.


– Так странно себя чувствую каждый раз, когда у тебя начинается течка, – произнёс бета, делая частые и неглубокие вдохи.

– Да, я тоже, – Куроко искоса взглянул на брата и обхватил себя руками, ощущая непреодолимую тягу к нему.

– Он бы не стал раздумывать, а сразу бы набросился на тебя, – проронил Акаши.

– Он? – во взгляде омеги отразилось удивление.

– Кагами и… мой альфа, – нехотя признался Сейджуро. – Хотел бы я действовать так же, ни о чём не задумываясь. Но постоянно появляются какие-то сомнения. Будто мне непозволительно касаться тебя.

– Нет, – Тецуя мотнул головой. – Именно это и отличает тебя от них. Твоя осторожность и рассудительность.

– Моя слабость, – подчеркнул Акаши.

– Твоя сила, – поправил Тецуя, нерешительно приближаясь к нему. – В этом твоя сила.

– Моя сила в рассудительности? – Акаши, покачнувшись, прижался спиной к стойлу, одурманенный усиливающимся запахом омеги. – Почему-то сейчас я совсем не чувствую её… – сняв перчатки, он приподнял руку и коснулся щеки Куроко. Тот, прикрыв глаза, улыбнулся.

– Куроко… – Сейджуро порывисто стиснул его в объятьях и страстно прижался к губам. От сильного напора Тецуя оступился, и они оба упали прямо в стог сена. Послышался тихий смех, и парни, с нежностью переглянувшись, снова взволнованно прижались друг к другу. Одежда наездника вмиг показалась очень тесной и неудобной. Телам стало слишком жарко, а быстро раздеться никак не получалось, как бы они ни старались. О том, чтобы подняться и пойти в дом, и речи быть не могло. Им хотелось сейчас и именно здесь в этом чудесно пахнущем сене…


Расстёгивая жакет и рубашку омеги, Сейджуро практически зубами стянул перчатки с его пальцев и, отбросив их в сторону, с наслаждением приник к гибкому телу юноши, касаясь его руками, губами, зубами и языком. Тецуя жадно выдохнул, разведя колени и ощущая, как брат накрывает его собой. Ему тоже захотелось ощутить тело Акаши, и непослушными пальцами Куроко стащил с него жакет, а потом и рубашку, случайно оторвав несколько пуговиц. Обнажив его плечи и торс, омега с наслаждением провёл ладонями по спине, ощущая выпирающие лопатки и выемку вдоль позвоночника. Пальцы остановились у самого пояса, ведь бриджи до сих пор были на нём, и Тецуе захотелось большего. Его ладони скользнули ниже, по его ягодицам и бёдрам, обтянутым белой тканью, а пальцы против воли Куроко властно сжали их. Акаши, упивавшийся его телом, внезапно остановился и сильно содрогнулся. Его лицо изменилось до неузнаваемости, а глаза сильно распахнулись, будто в него вкололи порцию адреналина. Этот разжигающий желание жест стал последней каплей. С трудом оторвавшись от сладострастного тела омеги, он посмотрел на брата со странным пламенем в глазах.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство