Колдовской мир. Год Единорога

Затем…

Гафия побежала. Я был так поражен, что стоял некоторое время неподвижно. Затем подхватил обе наши сумки и устремился за ней. Груу скакал впереди, как серебряная молния, по тропинке, извивавшейся среди деревьев, за которыми Гафии уже не было видно. Было темно, и хотя мне казалось, что я бежал по ее следам, выяснилось, что я ошибся. Низкие ветки деревьев заставляли меня пригибаться и подлезать под ними (очевидно, что для тех двоих они не являлись помехой). Я ударился о ствол, которого не заметил за мгновение до этого. Я был оглушен, а моя старая рана на голове дала о себе знать резкой болью.

Ветки цеплялись за меня, ставили подножки, наносили тяжелые удары, пока я, страшась потерять Гафию и не найти ее больше, не вытащил меч и не стал прокладывать им себе дорогу.

Шум от сокрушаемых мною веток заглушал остальные звуки. Сказать по правде, я просто боялся остановиться и прислушаться. Я боялся окончательно от нее отстать.

Деревья эти служили приютом для разных живых существ. Они давали о себе знать свистом и криками, так как я нарушал их покой. Дважды что-то взлетало, ударяя меня крыльями по лицу, один раз кто-то царапнул по щеке – не то клювом, не то когтем. Одной рукой я старался защитить лицо, а другой в это время расчищал себе путь. Изношенная рубашка прилипла к телу, по лицу стекал пот. Под деревьями было душно, я хватал ртом воздух и все же шел.

Это было сражение. Чудилось, деревья знают, кто я такой, и намерены не допустить вторжения. Казалось, я слышу слабые крики, доносившиеся с отдаленного поля боя. Жара и затраченные усилия довели меня почти до полного изнеможения. Все же я не сдавался. Что-то заставляло идти вперед, пока я, взобравшись на крутой холм, чуть не потерял равновесие, зацепившись за ветку, покрытую шипами.

9

Я добрался до гребня холма, начисто лишенного растительности, и посмотрел на открывшуюся панораму. Ни Гафии, ни Груу – лишь голые скалы. Горная гряда неподалеку поднималась еще выше. Прислушался: не идут ли, расчищая себе дорогу сквозь заросли, девушка и кот. Быть может, я опередил их? Однако все было тихо. А вдруг их похитили или они вошли в какие-нибудь Ворота, которым я перестал доверять?

Я медленно продвигался вперед. Свет ущербной луны давал возможность разглядеть землю, где я пытался отыскать следы, оставленные девушкой или котом. Каменистая почва, однако, оставляла мало надежд на это.

Приблизившись к подножию скалы, я заметил то, чего издали не было видно. В поверхности скалы имелся ряд углублений, достаточно больших, чтобы, опираясь на них, забраться наверх. Все же не верилось, что Гафия пошла этой дорогой: не могла же она настолько опередить меня в скорости, чтобы я не увидел ее, выйдя из леса. Наверняка увидел бы, как она карабкается вверх!

Как охотник, потерявший след, я начал обдумывать дальнейшие действия. Если она все еще в лесу, идти туда смысла не имело. Я понял, что мне ее не найти, и решил лезть наверх.

Затянув на плечах ремни обеих сумок и удостоверившись в том, что зачехленные нож и меч находятся при мне, я начал подъем. Дело это оказалось не столь простым, так как ступеньки в скале предназначались для более высокого человека. Каждый раз мне приходилось подтягиваться, чтобы ухватиться за очередное углубление в скале. Как же удалось одолеть этот подъем Гафии?

Я упрямо лез вверх, проверяя предварительно надежность каждой ступеньки. Пальцы мои при этом погружались в густую пыль, и это служило лишним доказательством того, что Гафии здесь не было. Все же я решил добраться до вершины, чтобы как следует осмотреться.

Тяжело дыша, я вскарабкался на выступ. Вершины я пока не достиг, но, похоже, площадка, на которой я стоял, была делом рук человека. Я посмотрел наверх. Для этого пришлось откинуть голову назад. То, что я увидел, было исполнено мастерства. В то же время мастерство это, кто бы им ни обладал, источало зло.

В скале была выточена ниша, а в ней – фигура, стоявшая на задних ногах. Фигура эта имела черты, сходные с птичьими и с человеческими. Было очевидно, что это особа женского пола. Она была обнажена, если не считать одеянием широкий, богато украшенный воротник.

Стройные ноги фигуры широко расставлены, кисти рук выставлены вперед. На голове – гребень из перьев. На лице два глаза. Глаза эти, очень большие и раскосые, инкрустированы красными камнями, возможно драгоценными. В тусклом свете раннего утра они светились, словно внутри их горел огонь.

Руки, протянутые вперед, заканчивались когтистыми клешнями. Глядя на них, я припомнил кусок разодранной плоти, который закопал в лесу. Правда, руки статуи были не такими тощими.

Неизвестный скульптор придал лицу выражение, которое вкупе с когтями производило угрожающее впечатление. Бо́льшую часть лица составлял клюв, слегка приоткрытый, готовый растерзать. С тонких плеч фигуры спускались крылья, на четверть приоткрытые.