Я не собиралась спать, но усталость тела одолела дисциплину ума, и я провалилась в темноту еще плотнее той, что была вокруг. Что-то двигалось в этой темноте, и я сознавала это движение, но не могла распознать – слишком мимолетным оно представлялось.
Проснулась я в серых предрассветных сумерках; проснулась резко, как если бы кто-то окликнул по имени или надо мной протрубил боевой рог. Теперь я смутно различала тусклый пруд с бегущей по камням струей воды. По другую его сторону Фаллон щипал жесткую траву – не зеленую, а пепельную, словно сожженную дотла морозом.
Из пруда и в самом деле вытекал ручей, русло его уходило в туман. Я окоченела, зато разум во мне проснулся, и я направила мысль в туманную пелену, скрывавшую Джервона и пленивших его врагов.
Снова туманное облако, но на этот раз я не повторила ошибки, насторожившей врага, – не попыталась пробиться насквозь. Все равно передо мной пока была одна дорога, огражденная гладкими, даже пальцами не уцепиться, стенами. Однако на них виднелись знаки – такие же стертые и выветренные, как знаки на ограждающих колоннах, – слишком правильные для творений природы и слишком чуждые, чтобы в них разобраться. Только вот очертания иных из этих знаков мне не понравились, в них мерещилось что-то недоброе.
Решительно отведя взгляд от темных каракуль, я утолила голод горсткой размоченных в воде галет. Лучше уж было вглядываться в наполнивший ущелье туман. Слух мой улавливал только журчание ручья.
Наполнив обе седельные фляги, я села в седло, но погонять Фаллона не стала. Предоставила ему самому выбирать путь по заваленной камнями полоске земли.
В меня мало-помалу закрадывалось предчувствие новой угрозы – я не сразу заметила ее, занятая прощупыванием той странной завесы, что скрывала Джервона. Поначалу мерзкий запашок только намекал на гниющую падаль, но он усиливался, словно мы приближались к источнику зловония. Фаллон фыркал, встряхивал головой, и только моя воля не давала ему свернуть с тропинки.
Как ни странно, присутствия Древнего зла я в этом смраде не ощущала, хотя напрягала все полученное от Ауфрики умение и собственный Дар. Источник смрада был мне незнаком – он исходил не от человека и не от Древних. Впрочем, за время охоты в Пустыне я Древних не встречала.
Кожа у меня уже шла мурашками – и не только от туманной сырости. Страх рвался на волю из стальных оков, которыми я сдерживала чувства. Страху сопутствовали отвращение и гнев.
Я заметила, что ладонь моя сама собой легла на рукоять меча. И вслушалась – я все время вслушивалась, хотя ухо ловило только глухой топот копыт да иногда звон, когда подкова Фаллона ударяла о камень.
Туман смыкался, капли росы стекали с наличника шлема и маслянисто блестели на кольчуге, склеивали иголочками густую зимнюю шерсть Фаллона.
И вот…
Движение!
Фаллон вскинул голову, тонко, испуганно заржал. В тот же миг я развернулась, как от удара.
Из тумана показался вырвавшийся на волю ужас. Он был всадником, как и я, только в тумане казался много выше ростом. Но конь его был не из плоти и крови – конский остов скрепляли лишь высохшие гнилые жилы. И то, что восседало на конском хребте, тоже давно умерло и все же обладало ужасным подобием жизни.
Мой страх, мой гнев – вот что вызвало его и питало его силы. Но он был настоящим – я знала это так же верно, как если бы тронула ладонью его протянутую руку. Фаллон выкатывал глаза – и его ужас тоже питал это создание. Ужас влачился за ним плащом, теснил душу.
Фаллон с криком поднялся на дыбы. И конский остов ответил ему, разинув пасть. Я боролась с обезумевшим конем и радовалась, что есть чем заняться, потому что это помогло отразить насланный призраком удар страха.
Я повысила голос и выкрикнула, как боевой клич, несколько Слов. Но ни всадник, ни его конь не дрогнули. Я собрала волю, приказав ей подчинить чувства. Это существо питалось страхом и отчаянием, значит я должна крепко зажать в себе то и другое, лишить его пищи…
Фаллон был весь в пене, запах его пота заполнил узкую расщелину. Но моя воля подчинила коня, заставила стоять смирно. Он больше не кричал, только в горле его звучал почти человеческий стон, подобный предсмертному стону раненого.
Эта тварь вылеплена из страха, значит без страха… Я превратила себя в бастион твердости и снова произнесла Слова обороны. Но теперь я не кричала – смирила голос, как прежде смиряла Фаллона.
Тварь была уже на расстоянии вытянутой руки, вонь залепила ноздри, меня обжигал огонь из пустых глазниц черепа. И… она растаяла во мгле. Фаллон еще раз застонал человеческим голосом, его пробрала дрожь. Я подтолкнула его коленями, и конь шаг за шагом погрузился в клубы тумана.
Пока мне было довольно, что ужас пропал. Я смутно надеялась, что слухи о подобных созданиях не лгут, что они навсегда привязаны к тому или иному месту, где их породила когда-то необузданная сила чувств.