Колесниковщина. Антикоммунистическое восстание воронежского крестьянства в 1920–1921 гг.

– К сожалению, болезни не отступили, и мама умерла в декабре 61 – го года, – вспоминает А.В. Куцеволов. – Брат Алексей тогда в армии служил. А мама всё болела: в больницу – из больницы… Но старалась выглядеть жизнерадостной, бодрой. А однажды сказала: «Маленький ты ещё, кто о тебе позаботится…» И всё приезда брата ждала. Но он не успел на несколько часов… А она красивой была: темноволосая, глаза с синевой, роста невысокого. И одевалась при той бедности всё же со вкусом. А ещё она любила читать книги. Потому и я в четыре года читал стихи как из пулемёта! И знал я их, конечно же, через маму. А до болезни она тяжело работала на кирпичном заводе…

Об отце Александр Куцеволов вспоминает тоже с теплотой.

– Он был постарше мамы, с 1909 года. Очень способный. Освоил первые трактора и, переехав в Россошь, стал бригадиром районного механизированного отряда. А во время крестьянского бунта он ещё мальчишкой батрачил у одного из «сокашников» деда – «дяди Саши Конотопцева». Да-да, такое необычное прозвище…

Через полгода после смерти жены Татьяны Василий Куцеволов женился вновь на Вере Николаевне Свиридовой, уроженке хутора Топило.

– Отец искал мне мать, а не себе жену, – уточняет Александр. – Другие «предлагаемые» женщины мне не нравились, а Веру Николаевну почему-то сразу назвал мамой…

С этих пор, с 1962 и по 1973 год, Куцеволовы жили уже на улице Черняховского.

– Но маму, первую свою жену, отец любил всю жизнь. Он и в семьдесят лет, вспоминая её, плакал…

Судьбы братьев Куцеволовых, Алексея и Александра, сложились относительно ровно и как бы «след в след». Оба закончили политехнический институт, затем работали на Воронежском авиационном заводе.

Алексей там же вышел на пенсию, Александр в 1984 году возвратился на родину, в Россошь. До 1993-го был старшим мастером и начальником участка на электроаппаратном заводе, затем на железной дороге мастером дистанции пути.

– Последний год в «творческой командировке»: пишу стихи, пропагандирую здоровый образ жизни в россошанском отделении движения «Анастасия», пытаюсь организовать бардовские встречи в нашем железнодорожном клубе. О переселении на белгородскую землю с целью укрепления экологии души я уже говорил. Да вот и стихи о том:

Я отменяю ад земли! —
Уже над пропастью несётся
Мечта, что в душах отзовётся
Творящим импульсом любви.
Я отменяю ад земли!

3. Люди и звери

На белых и красных калитвянский люд делился чаще всего стихийно. Рассказ долгожителя П.Ф. Ремезова, крепко помнящего услышанные в юности эпизоды революционной чересполосицы, наглядно иллюстрирует такое предположение.

– Вначале ворвался в ещё мирную Калитву известный в ту пору анархист Сорокин. Мобилизовал мужиков в свой отряд не по желанию. Построив их на церковной площади, объявил: кто за советскую власть – налево, кто против – направо. Направо, кстати, уже стояли пулемёты наизготове. Так и увел «без дебатов» большую часть крестьян-кормильцев, в чём стояли.

Чуть погодя пристал к жилому берегу Дона пароход. Это красный командир Качалов теперь уже водой добирал недобранное. Но тут уже по согласию формировались красные отряды, по-божески. Кстати, впоследствии дослужился командир Качалов до звания генерал-лейтенанта, попав затем в один из абзацев мемуаров Георгия Константиновича Жукова.

Потом жизнь калитвянская пошла по присказке: «Бей белых, пока не покраснеют, а красных – пока не побелеют». А продразверстка стала для терпеливого крестьянина грабежом средь белого дня. Но грабежом к тому же узаконенным. Красные активисты, войдя в раж, обирали не только зажиточные семьи, но и беднейшие. Продотряд за продотрядом!

И вот осенью двадцатого года в Калитвянские пределы вошел новый «поборный» отряд со стволами и шестью пушками под командованием некоего Поппельпо. По домам в ту пору только дети да старики, остальные – на поле. Зашёл отряд со стороны села, называемого Чупаховкой. Старые да малые перечить не смеют. Но кто-то послал детвору, что повзрослее, в поле, родителям передать: беда!

Что беда подошла вплотную, поняли не только работавшие в поле, но и… сидящие в камышах, что между Калитвой и Рохмыстивкой (Новой Мельницей). А сидели там дезертировавшие один за другим калитвянские да окрестные землепашцы. Что оставалось делать, когда из дома весть за вестью все разорнее? И собравшийся таким образом тайный отряд, прячась, выжидал: как события повернутся?