Колесниковщина. Антикоммунистическое восстание воронежского крестьянства в 1920–1921 гг.

– А в том, что Иван Сергеевич вывернулся из переделки между белыми и красными, и наша мать, и мы всегда были уверены. Да и наша бабушка, мать Колесникова, всё время прожившая с нами (98-летняя долгожительница!) без сомнения, верила в его «другую жизнь».

– У нас в семье говорят, что Колесников в юнкерской школе учился вместе с легендарным Тимошенко. С ним, по некоторым отголоскам, они вроде бы ещё до войны, до 41-го проезжали через Терновку, где тогда проживала семья. Но мать он тревожить не стал, посмотрел на жильё со стороны да поклон исхитрился передать. Наверное, так надо было…

– Нет, чтобы всё понять о дядьке, нужно с самого начала речь вести, – перебивает один из братьев.

– Тогда с его деда нужно начинать, – заключает другой. – Тот был полным георгиевским кавалером и получал за это хорошую пенсию. Может, и чудачеством это было по тем временам, но он платил своему сыну, т. е. отцу Колесникова, большие гроши за то, чтоб мальчишку не нагружали никакой крестьянской работой!

– Да-да, он сам учил его с малых лет военному искусству, выписывал специально учителей. Среди всех остальных девяти детей старший, Иван, был на особом положении! Как барчонок какой… Потому в развитии он и ушел далеко от своего крестьянского окружения.

– Его мать сказывала, что в семье были такие порядки. В избе: две «хатыны», т. е. комнаты. Одна из них называлась «светлой», или светелкой. И без деда, т. е. отца, туда ни-кто не смел входить. Даже мать. А вот первенец Иван беспрекословно входил туда в любое время. Мало того: играл там на гармошке, пел. Будто второй отец.

Родные сёстры И. С. Колесникова

– А бабушку нашу, Марию Андреевну, урождённую Акимову, впоследствии мать Колесникова, замуж за Сергея Никаноровича отдали обыкновенно, как водилось в те времена. Привели, сказали: вот муж будет. Сергей Никанорович был зажиточным, самостоятельным крестьянином, имел выездную тройку. Людей-работников не нанимал. Сильный был – это да! В кулачном бою, когда улица на улицу шла, одного, случилось, до смерти зашиб. Забрали в тюрьму в Острогожск на шесть месяцев, пока не разобрались в неумышленности… А жила семья в Старой Калитве, в районе сепараторного пункта – так это место называют.

– А ещё: и одевали старшего, Ивана, не по-простому. А носил он сапоги хромовые, сплошные, навытяжку, что тогда было редкостью…

– Да, уточнить ещё не забыть бы о младших детях, что будто б в пожаре погибли. Нет, они ещё до поджога от голода поумирали…

– Снова мы ничего о деде Колесникова не рассказали, – сетует брат старший, – как у него, крестьянина, простого вояки, сам важный генерал прощения просил. За своего кучера, который стеганул его, шедшего посредине дороги. А дед шёл да шёл, несмотря на окрики. Гордый был. А после того удара кнутом воротился он домой, надел военную свою форму – и в церковь, куда правила генеральская коляска! И подошел, и в упор стал смотреть в лицо обидчикам. Не выдержал генерал взгляда…

– И, знаете, имея столько наград, ни разу этот прадед ранен не был, – подхватывает брат младший. – А ещё об одном предке передавалось в роду воспоминание, как на турецкой войне он через границу за кашей для раненого земляка ходил. Тот совсем духом упал: «Умру, – говорит, – а каши так и не поем…» Тут предок наш и пошёл прямо во вражью кухню, каши набрал и вернулся. Будто заговорённый.

– Да ведь и Ивана Сергеевича, деда моего, ни меч, ни пуля не брали, – восклицает присутствующий при беседе А. Куцеволов. – Ни разу не был он ранен ни в одном бою. Помните, вспоминала прабабка: прискакал он как-то после боя, стал раздеваться, а из шинели пули посыпались, будто застрявшие, но не достигшие тела… Как утверждают йоги, при высоком состоянии духа вокруг тела образуется своеобразный невидимый энергетический щит, будто защитное поле. Об этом в учении «Агни-йоги» говорится. Может, потому и тот прадед невредимый переходил к туркам и обратно! Однажды при беседе в Костомаровских намоленных пещерах мне духовница матушка Наталья Бессмертных так сказала:

– Сильная энергетика в вашем роду ходит.

– Как бы не забыть еще одну историю рассказать, – возвращает беседу в более привычное, домашнее, без «энергетик», русло один из братьев. – В сорок третьем году одна женщина из Старой Калитвы поехала в Москву продать вещи или что-то там ещё. А она с детства хорошо Колесникова знала. Вот, значит, в поезде она на верхней полке лежит, вниз смотрит, в пол. И замечает: мужчина ходит туда-сюда, обувка хорошая, крепкая – заметная! Прошло какое-то время – снова та же обувка идёт! Подняла глаза, а тот мужчина прямо к ней подошёл, положил белый батон хлеба в подол (это в голод-то!) и молча ушёл. Она, приехав домой, сказала Колесниковым – матери и братьям: «Глядить же: Иван живой. Никому только не кажить, а то всех заберут… Это он мне хлеб дал. Узнал…»

7. Послесловия