— В этом нет никаких сомнений.
— Тогда отнеси ее в машину. — Он кивнул Макканну.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я.
— Убить ведьму. «Не разлучились и в смерти своей»[11]
, — с ядовитым сарказмом процитировал Рикори. — И в аду будут они гореть вместе! — Он пристально посмотрел на меня. — Вы не одобряете этого решения, доктор Лоуэлл?— Рикори, я не знаю. Правда, не знаю. Сегодня я готов был убить ее собственными руками, но сейчас мой гнев угас. Ваше решение противоречит всем моим инстинктам, моему мировоззрению, моим убеждениям, моему представлению о том, как должно работать правосудие. Это… убийство!
— Вы же слышали, что сказала девчонка, — возразил Рикори. — Двадцать человек в этом городе убиты куклами. И четырнадцать новых кукол. Четырнадцать человек, погибших, как Петерс!
— Но, Рикори, ни один суд не примет показания свидетеля, данные под гипнозом. Это может быть правдой, а может и не быть. Девушка была ненормальной. Рассказанное ею, возможно, лишь плод ее воображения. Без соответствующих доказательств ни один суд на земле не признает ее вину.
— Да. Ни один суд на земле. — Рикори опустил руки мне на плечи. — Но вы верите, что девчонка говорила правду?
Я не мог ответить ему, ибо в глубине души знал, что это так.
— Вот именно, доктор Лоуэлл. Вы ответили мне своим молчанием. Вы, как и я, знаете, что по нашим законам наказать ведьму нельзя. Поэтому я должен убить ее. И это не делает меня, Рикори, убийцей. Я лишь орудие Господне!
Он ожидал моего ответа, но вновь я не проронил ни слова.
— Макканн, — Рикори указал на тело девушки, — выполни мои распоряжения и вернись сюда.
Макканн вышел, хрупкое тело девушки казалось таким маленьким в его ручищах.
— Доктор Лоуэлл. Вы должны пойти со мной и стать свидетелем казни.
Я отшатнулся.
— Рикори, я не могу. Я так устал — и телом, и рассудком. Сегодня мне многое пришлось пережить. Меня переполняет скорбь…
— Вы должны поехать, — перебил меня гангстер. — Даже если мне придется связать вас, как ту девчонку, и заткнуть вам рот кляпом, вы поедете. И я объясню вам почему. Сейчас вы ведете войну с самим собой. Оставшись в одиночестве, вы позволите научным доводам взять верх, вас охватят сомнения и вы попытаетесь остановить меня до того, как я что-либо сделаю. А я клянусь Иисусом Христом, Богородицей и всеми святыми, что сделаю это. Вы же можете поддаться слабости и рассказать обо всем полиции. Я не могу пойти на такой риск. Я привязался к вам, доктор Лоуэлл, очень привязался. Но даже если бы моя мать попыталась остановить меня, я обезвредил бы ее столь же безжалостно, как обезврежу вас.
— Хорошо, я поеду с вами.
— Тогда скажите сиделке, чтобы она подготовила мои вещи. До того как все завершится, я не отойду от вас ни на шаг. Я больше не полагаюсь на удачу.
Я позвонил сиделке и отдал соответствующее распоряжение. Тем временем вернулся Макканн.
— Когда я оденусь, мы поедем в лавку мадам Мэндилип. Кто в машине с Тони?
— Ларсон и Картелло.
— Отлично. Может быть, ведьма знает, что мы идем за ней. Может быть, она слышала нас, воспользовавшись телом мертвой девушки, как она воспользовалась им, чтобы говорить с нами. Не важно. Будем исходить из того, что это не так. На двери в лавке есть засов?
— Босс, так я ж в лавку-то не заходил… — протянул Макканн. — Не знаю. У нее дверь вроде как застекленная. Ежели засов там есть, то мы с этим разберемся. Тони смотается за инструментами, пока вы одеваетесь.
— Доктор Лоуэлл… — Рикори повернулся ко мне. — Вы даете мне слово, что не измените своему решению поехать со мной? Не попытаетесь помешать мне?
— Даю вам слово, Рикори.
— Макканн, ты можешь не возвращаться сюда. Подожди нас в машине.
Вскоре Рикори собрался. Когда мы вышли из дома, пробили часы. Был час ночи. Я вспомнил, как началось это странное приключение несколько недель назад такой же глухой ночью, в тот же час.
Я сел на заднее сиденье машины вместе с Рикори. Тело девушки мы положили между нами. Напротив нас расположились Ларсон и Картелло — грузный швед и жилистый низенький итальянец. Человек по имени Тони был за рулем, Макканн уселся рядом с ним. Мы помчались по бульвару и уже через полчаса выехали на Бродвей. При приближении к лавке мадам Мэндилип мы сбросили скорость. Небо затянули тучи, с причала дул холодный ветер. Я дрожал, но не от холода. Улицы были безлюдными, нам даже не встретился ни один автомобиль. Будто мы ехали по городу мертвых.
Мы свернули на улицу, где находилась лавка. Тут тоже было тихо и пустынно.
— Останови напротив лавки, — приказал Рикори. — Дождись, пока мы выйдем, а потом поезжай за угол. Жди нас там.
Сердце тревожно билось. Чернота ночи поглощала свет уличных фонарей. В лавке мадам Мэндилип было темно, на старомодном крыльце, чуть выдававшемся над мостовой, таились тени. Завывал ветер, и я слышал, как плещутся волны в бухте за Бэттери-парком. Я не знал, смогу ли подняться на это крыльцо, или же установки мадам Мэндилип еще довлели надо мною.