Здесь же наблюдалась совершенно иная картина. Какими бы фокусами с цифрами Бавин ни маскировал хищения, они относились к разряду истинной волшбы. Но он тем не менее был точно нечист на руку – или, по крайней мере, проявлял недюжинную изобретательность в распределении съестных припасов. Такое неизбежно. Мало какой квартирмейстер сочтет свои ухищрения воровством: он распоряжается своими запасами, только и всего.
– Крайне странные коленца выкидывает порой судьба, – заметила Фэйли, перелистывая страницы.
– Миледи? – не понял Бавин.
– Хм? Нет, ничего. Разве что лагерь Торвена Рикшана получает обед и ужин добрым часом раньше остальных. Не сомневаюсь, что это случайность.
– Вы совершенно правы, миледи, – не сразу ответил Бавин, и Фэйли продолжила листать журналы.
Кайриэнский лорд Торвен Рикшан заведовал одним из двадцати лагерей, которые отвели для основной массы беженцев, и под его крылом собралось неестественно большое число аристократов. Внимание Фэйли к этому факту привлекла Аравин; непонятно, как Торвин добился того, что ему доставляют еду в первую очередь, но так дело не пойдет. В остальных лагерях скажут, что одним Перрин благоволит, а другим уделяет значительно меньше внимания.
– Да! – беспечно рассмеялась Фэйли. – Всего лишь случайность. Всякое бывает в таком огромном лагере. Кстати, буквально на днях Варкел Тиус жаловался мне, что подал запрос на парусину для починки рваных палаток, но прошла уже неделя, а материалов все нет и нет. Однако мне точно известно, что во время переправы Соффи Моратон порвала палатку и ее залатали тем же вечером.
Бавин молчал.
Фэйли не стала произносить обвинительных речей: мать предупреждала, что хороший квартирмейстер – ценный актив и в тюрьме ему не место. Особенно если преемник, скорее всего, окажется и вполовину не таким компетентным, но таким же продажным. Поэтому Фэйли не собиралась выставлять грехи Бавина напоказ, но хотела, чтобы встревоженный интендант научился держать себя в узде. Она захлопнула гроссбух.
– Надеюсь, Бавин, таких случайностей станет меньше, – заметила Фэйли. – Не хотелось бы обременять тебя такими глупостями, но моему мужу незачем знать об этих затруднениях. Тебе же известно, каков он в гневе.
На самом деле Перрин не тронул бы человека вроде Бавина – скорее Фэйли взмахнула бы руками и улетела прочь, будто сокол. Но в лагере бытовало иное мнение. Зная, сколь свиреп Перрин в бою, а еще видя, как Фэйли порой вступает с мужем в споры – спровоцированные ею самой, дабы оживить ситуацию, – все предполагали, что у него крайне скверный нрав. И это хорошо. Главное, чтобы его считали добрым и честным защитником своих людей – хотя бы и гневающимся, когда ему перечат.
Фэйли встала с табурета, передала толстые томики курчавому парню с чернильными пятнами на пальцах и камзоле, улыбнулась Бавину и отправилась прочь из владений квартирмейстера. По пути девушка огорченно отметила, что замеченные ею раньше пучки дикого лука уже успели испортиться. Побеги, которые она видела считаные минуты назад, размякли и потекли, будто растение гнило на солнце уже несколько недель. Случаи порчи продовольствия в лагере начались совсем недавно, но, судя по донесениям разведчиков, в округе подобное происходило намного чаще.
По сумрачному небу трудно было судить, который час, но горизонт потемнел, и Фэйли решила, что пора наконец встретиться с Перрином. Она улыбнулась. Мать не раз предупреждала, кем она станет, рассказывала, чего от нее ожидают, и в свое время Фэйли боялась угодить в ловушку, расставленную самой жизнью.
Но о чем не упоминала Дейра, так это об ощущении, что ты на своем месте. И все из-за Перрина. Разве это ловушка, если ты угодила в нее вместе с любимым человеком?
Перрин стоял, поставив ногу на пенек срубленного дерева, и смотрел на север. С вершины холма открывался вид на всю равнину до самых утесов Гареновой Стены, вздымавшихся к небу, словно костяшки пальцев дремлющего великана.
Распахнув сознание, Перрин искал волков. Их было несколько – так далеко, что присутствие стаи почти не чувствовалось. Волки держались подальше от больших скоплений людей.
За спиной у него раскинулся лагерь, чьи границы были отмечены дрожащими огнями бивачных костров. Этот холм стоял обособленно, но его нельзя было назвать уединенным, и Перрин не понимал, почему Фэйли захотела встретиться здесь на закате, но от нее пахло приятным волнением, и он не стал любопытствовать. Женщинам нравится иметь секреты.
Он услышал, как Фэйли поднимается на холм, мягко ступая по влажной траве. Она умела ходить почти беззвучно – лучше, чем можно было подумать, хотя до Илайаса и до любого айильца ей было далеко, – но ее выдавал аромат мыла с лавандой. Им Фэйли пользовалась только в те дни, которые считала особыми.
Она поднялась на вершину холма – красавица в фиолетовом жилете поверх длинной шелковой блузы более светлого оттенка. Впечатляющее зрелище. Где она раздобыла эту одежду? В этом изящном наряде Перрин видел ее впервые.