Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи

Они расстелили на земле принесенный кусок парусины, накрыли его одеялом, а сверху поставили корзинку, распространявшую запах… Ветчины?

– Что все это значит, Фэйли? – осведомился Перрин.

– Поначалу, – сказала она, – я думала, что ты запланировал нечто особенное на наш с тобой шанна’хар. Но ты молчал; поэтому я занервничала и поспрашивала у людей. Как ни странно, оказалось, что в Двуречье его не отмечают.

– Шанна’хар? – почесал в затылке Перрин.

– На предстоящей неделе, – объяснила Фэйли, – будет год с тех пор, как мы поженились. Это наша первая годовщина. Первый шанна’хар. – Скрестив на груди руки, она смотрела, как слуги сервируют ужин на одеяле. – В Салдэйе мы празднуем шанна’хар в начале каждого лета, отмечая еще один год, проведенный вместе. Год, когда ни муж, ни жена не пали жертвой троллоков. Говорят, у молодых пар принято смаковать первый шанна’хар, как смакуют первый кусочек лакомого блюда. Лишь однажды – и только в этот день – наш брак вновь обретет новизну.

Тем временем слуги закончили сервировку, выставив еще на одеяло несколько стеклянных чаш со свечами, и Фэйли с улыбкой отпустила своих подданных взмахом руки. Видно было, как она старалась придать вечерней трапезе богатый вид: вышитое одеяло, по всей видимости, взяли из трофеев Шайдо, а еду – украшенный каперсами окорок на подложке из вареного ячменя – подали на серебряных блюдах и подносах. Было даже вино.

– Понимаю, – Фэйли подступила ближе, – что многие события этого года не следует смаковать. Малден, пророк, суровая зима… Но если такова цена нашей близости, Перрин, я с легкостью заплачу ее десятки раз. Будь все хорошо, мы провели бы следующий месяц, одаривая друг друга подарками, упрочивая нашу любовь и празднуя первое лето совместной жизни. Это наше право. Сомневаюсь, что следующий месяц будет беззаботным, но давай хотя бы насладимся сегодняшним вечером.

– Вряд ли у меня получится, – сказал Перрин. – Не думать о белоплащниках, об этом небе… О Свет! Вот-вот начнется Последняя битва. Последняя битва, Фэйли! Как можно пировать, когда моим людям грозит казнь, а весь мир того и гляди перестанет существовать?

– Если грядет конец света, – возразила Фэйли, – разве сейчас не самое время ценить то, что у тебя есть? Пока все это не отобрали?

Перрин молчал. Удивительно мягкой ладонью Фэйли коснулась его руки. Даже голос не повысила… Неужели хочет, чтобы Перрин накричал на нее? Может, напрашивается на ссору? По ней никогда не поймешь. Надо бы спросить совета у Илайаса.

– Прошу, – тихо сказала она. – Расслабься хотя бы на вечер. Ради меня.

– Ну хорошо, – сказал Перрин и вложил свои ладони в ее ладони.

Фэйли подвела его к одеялу, где они сели бок о бок перед строем серебряной посуды. От оставленных слугами горящих свечей девушка зажгла остальные. Вечер был зябким: казалось, тучи вбирают в себя летнее тепло.

– Почему мы сидим снаружи, а не в шатре? – озадачился Перрин.

– Я спрашивала у Тэма, как вы, двуреченцы, празднуете шанна’хар, – ответила Фэйли, – и мои опасения подтвердились. Оказывается, вы никак его не отмечаете. И очень зря. Когда все утрясется, надо бы распространить этот обычай. Тем не менее Тэм рассказал о чем-то подобном. Раз в год они с женой, бывало, собирали еду – самую изысканную, что могли себе позволить, – и отправлялись в лес, куда-нибудь на новое место. Там они обедали и вместе проводили остаток дня. – Фэйли прижалась к нему. – Мы поженились по обычаю Двуречья, и поэтому я решила провести этот вечер в привычной для тебя обстановке.

Перрин улыбнулся. Несмотря на недавние возражения, он почувствовал, что напряжение все-таки покидает его. От блюд исходил приятный аромат. Услышав, что у Перрина урчит в животе, Фэйли села и передала ему тарелку.

Он с жадностью набросился на еду, поначалу пытаясь следить за манерами, но день был таким долгим, а окорок – таким вкусным… Перрин обнаружил, что вгрызается в мясо – яростно, но стараясь не заляпать красивое одеяло.

Фэйли ела медленнее, и к запаху мыла примешивался аромат ее веселья.

– Чего? – спросил Перрин, вытирая губы. Теперь, когда село солнце, лицо Фэйли освещали только свечи.

– В тебе так много от волка, муж мой…

Он замер, обнаружив, что облизывает пальцы. Безмолвно выругал себя и вытер руки салфеткой. Да, он любил волков, но не пригласил бы их к себе за стол.

– Много, – согласился он. – Даже слишком.

– Ты тот, кто ты есть, муж мой. И я люблю тебя именно таким. Поэтому все хорошо.

Он продолжил жевать свой кусок окорока. Вечер был тих. Слуг Перрин не слышал и не чуял: должно быть, они ушли довольно далеко. Скорее всего, Фэйли запретила им появляться на вершине холма, а благодаря деревьям у его подножья можно было не опасаться любопытных глаз.

– Фэйли, – тихо сказал Перрин, – тебе надо знать, что произошло, пока ты была в плену. Я творил такие вещи, что боялся, как бы не превратиться в кого-то другого. Кого-то, с кем ты не захочешь быть рядом. И я говорю не только о сделке с шончан. В Со Хаборе были люди, о которых я постоянно вспоминаю. Наверное, им надо было помочь. И еще там был Шайдо, и его руку я…