Колибри

«Я – то, что я вижу», – сказал Александр Голлан[89]: поскольку он художник, то естественно, что его творческая индивидуальность устремляется в направлении, исхоженном его взглядами; но с равным успехом Кейт Мосс тоже могла бы найти свою индивидуальность, поменяв полосу движения и утверждая: «Я – то, что другие видят во мне». Инструментом, которым пользуется человек, остается по-прежнему взгляд. Напротив, электронный глаз автоматических приборов – невинных по определению – стал идеальным накопителем самых чудовищных преступлений. Первоклассный бомбардир американского воздушного флота Томас Фереби молился, чтобы его глаза подсказали ему тот миг, когда нужно сбросить атомную бомбу на Хиросиму с бомбардировщика «Энола Гэй»; те же глаза вскоре увидели выросший от взрыва чудовищный ядерный гриб. Это означает, что он вмешался. Нынче американцы используют беспилотные бомбардировщики, так называемые дроны, которые сбрасывают бомбы по команде управляющего ими алгоритма. Не было прямого взгляда, значит, никто не замешан и потому никто не виновен.

И потом, есть еще созерцание, эстетический акт – креативный и мистифицирующий. Вот, например, Мирайдзин наконец уснула, и я созерцаю ее, а не эсэмэску: девочка, обычная спящая девочка, но мой взгляд превращает ее в самое прекрасное, что есть на свете.

Волки не убивают невезучих оленей (2016)

Первый удар – мимо: Дракон представляет ему нового игрока (Близард, это Ханмокку; Ханмокку, это Близард; очень приятно; очень приятно), и Марко Каррера пожимает протянутую ему руку, ничего не замечая. Он едва улыбается и следует дальше: он рассеян, может, переваривает свою подлость, потому что и сегодня приехал играть, хотя у Мирайдзин поднялась температура. Но сегодня особенный день, 29 февраля, и Марко не смог устоять. Он не суеверный и не верит в предрассудки, но все же верит в магию цифр и повторяющихся дат, и в день, повторяющийся раз в четыре года, грех не поиграть. Поэтому он и поехал. В конечном счете тридцать восемь не такая уж и высокая температура, и девочка не казалась такой уж больной. Он дал ей таблетку тахипирина, думая, что в крайнем случае, если температура будет подниматься, он отвезет ее в больницу в Сиене. Но пока все шло как по маслу: как всегда, она уснула в машине и проспала всю дорогу от Флоренции до Вико-Альто; как всегда, проснулась по прибытии на виллу, и как раз вовремя, чтобы он смог разгрузить машину, как обычно, с помощью гигантского филиппинца Дами-Тамбурини по имени Мануэль, ждавшего их в конце боковой аллеи; и, как всегда, она вновь уснула, едва он опустил ее в гамак, как всегда, разложенный в «кабинете боли», названном так потому, что один из предков Дами-Тамбурини, Франческо Саверио, виконт Таламоне, вел тут свой тайный дневник, озаглавленный им «Боль», в котором описывал свои жестокие страдания, вызванные изменами жены Луиджины. Все прошло, как всегда, отлично, но это не отменяет того, что у ребенка температура, и Марко Каррера думает, до чего он подлый. По этой причине, когда Дами-Тамбурини представлял ему Неназываемого, он ничего и не заметил. Но потом внезапно взгляд его снова упал на этого долговязого человека, по-прежнему стоящего с хозяином дома в другом конце зала, и, не узнав его вблизи, он теперь вспомнил старого приятеля, глядя на того издали. Вспомнил его боевое прозвище Близард, на которое вначале тоже не обратил внимания. Не веря своим глазам, Марко пересек зал, направляясь в сторону Неназываемого, который сразу же его узнал и смотрел на него, выжидательно улыбаясь.

– Но ты же… – бормочет Марко, но Неназываемый моментально его перебивает.