Колибри

Шестая опасность, проклятие: передумать. Возможно, все вокруг него надеются, что он передумает. Сделает вид, будто верит в выздоровление и готов возобновить терапию, возобновить борьбу, терпеть непроходящую тошноту, понос, язвы в полости рта, когда не сможет подниматься с кровати, станет призраком, у него образуются пролежни, и Мирайдзин вместо того, чтобы спасать мир, будет бегать по аптекам за маслами и притирками, брать напрокат водяной матрас, появится ночная сиделка, возникнут хрипы при дыхании, морфин в таблетках и внутривенно, с каждым разом все чаще и больше, потому что происходит привыкание, но выше этого предела по протоколу не положено, и он будет умолять Мирайдзин «увести его отсюда», как Пробо, и Мирайдзин вместо того, чтобы спасать мир, будет вынуждена…

Марко поворачивается к Родриго, жмет ему руку.

– Спасибо за все, – говорит он ему. Родриго гладит его плечо.

Марко простирает руку – резкая боль, – дотягивается до красного вентиля, поворачивает его. Кладет руку на бедро. Боль. Смотрит на пятерых стоящих перед ним людей, переводит взгляд на Мирайдзин и одной рукой призывает ее наклониться. Мирайдзин повинуется. Марко смотрит на это чудо, на свою красавицу в последний раз. Поднимает руку – резкая боль, – и запускает ее в таинство ее волос. Девушка обменивается с ним смелым и полным воспоминаний взглядом. Анестезия начинает действовать, все отдаляется. Доведись ему заниматься всем одному, в эту минуту ему бы пришлось приложить адские усилия, чтобы открыть капельницу с калием. Но отныне и впредь это будет подарок Родриго. Но что делает Мирайдзин? С невероятным трепетом она поднимает его правую руку и вместо нее запускает в свои волосы левую. Никакой боли. Все отодвигается еще. Но что делает Мирайдзин? Ах, вот что она делает. Правильно. Ее и его правые руки скрестились между мизинцем и безымянным пальцами, две их родинки соприкоснулись. Конечно. Это же их «точка силы»…

Все уплывает вдаль. Волнистый, подводный покой. Ирена. Адель. Папа. Мама. Я оставляю миру это создание. Вы гордитесь мной?

Ирена.

Адель.

Папа.

Мама.

Сколько людей в нас похоронено?

Ну вот. Марко уснул. Голова его склоняется набок, Мирайдзин поддерживает ее рукой. Сейчас очередь Родриго, приехавшего для этого из Малаги. У него сумасшедшая история, слепой отец, мать-цыганка, которая была певицей, танцовщицей, уличной артисткой и – кажется – любовницей Энрике Иглесиаса до того, как тот сошелся с Анной Курниковой, две близняшки-сестры, с которыми он не видится, потому что они ездят по миру с гуманитарными организациями, жених – чемпион по баскской пелоте, приемный сын из Бенина; но эта история – не его, здесь он только для того, чтобы открыть голубой вентиль.

Помолимся о нем и обо всех кораблях, ушедших в море.

Это старое небо (1997)

Луизе Латтес

До востребования

59–78 ул. Архивов

75003 Париж

Франция

Рим, 17 ноября 1997 г.

Если это старое небо упадет нам на плечи,
Луиза, дорогая моя Луиза,
И мы не успеем сказать,
Что любим друг друга,
Как мне кажется,
Мы напишем это признание с кучей ошибок,
Которые невозможно исправить,
Мы напишем его,
Луиза, дорогая моя Луиза,
На голубой поверхности, созданной добрым богом.

Колибри. Рим и многие другие места, 2015–2019

Мои долги

Прежде всего, глава «Мулинелли»: она не просто навеяна рассказом Беппе Фенольо «Пучина», она в полном смысле его настоящий cover. Этот рассказ отличается совершенством – вероятно, это лучшее, что когда-либо было написано на итальянском языке, который наверное бы исчез, если ограничиться только тем, чтобы позаимствовать породившую его идею, не воспроизведя его схему. Именно композиция делает его совершенным, именно сочетание искренности и отчаяния делает его столь естественным. Поэтому я решил его переписать, приспособив к истории, которая рассказана в этом романе, пытаясь как можно тщательнее соблюсти и эту композицию, и это смешение чувств. Для меня это был грандиозный урок. В конце главы, стремясь показать свои намерения и свое почтение, я решил оставить в неизменном виде первую и две последние строчки – роковым образом это лучшее, что есть во всей главе.

В главе «Глаз циклона» фраза из описания внешнего вида Неназываемого заимствована слово в слово у одного из моих любимых писателей, Марио Варгаса Льоса: El hombre era alto y tan flaco que parecнa siempre de perfil. Это первая строчка романа «Война конца света», который вышел в свет в оригинале в 1981 году и в итальянской версии в переводе Анджело Морино в 1983 году (изд-во Einaudi).