Колибри

В ту минуту, в двадцати километрах севернее, Ирена выходит из дома и направляется на пляж. Джакомо ее видит и с облегчением вздыхает, поскольку кое-что задумал, но не решался осуществить, пока Ирена бродила по дому, ведь она все всегда слышит, все всегда знает, а если не слышит или не знает, то непонятно как, но все равно угадывает. Сейчас, когда она ушла, он может осуществить свой замысел. Речь идет о проверке. Он подходит к телефону и набирает номер соседнего дома – вот он, в сорока метрах отсюда, за забором, увитым жасмином. Гудок. Второй. Мать: Алло? Добрый вечер (измененным голосом), можно поговорить с Луизой? Мне очень жаль, но Луиза вышла, кто звонит, что ей передать? Джакомо застывает, сидя на диване, телефон на коленях. Алло (на том конце провода)? Алло? Джакомо вешает трубку. Ему Луиза сказала, что не сможет выйти из дома. Ирена тем временем уже оставила сад позади и поступью призрака направляется по дорожке в сторону дюны. За дюной – пляж. Перед ним – коварные Мулинелли.

Марко и Луиза тем временем поедают фокаччину, сидя на террасе закусочной среди пиний Баратти. С нетерпением людей, которые вскоре бросятся в объятия друг к другу, они поглощают лепешки, запивают пивом и перебрасываются короткими фразами. Твоя как? Супервкусная. Моя тоже. Закажем еще по одной? Оба так давно ожидают того, что должно случиться, и оба знают, что вскоре произойдет неподалеку отсюда, на пляже: Марко ждет этой минуты два года, Луиза – пять или, может, десять лет, хотя если ее послушать, то, оказывается, всю жизнь. Марко Каррера: Луиза не помнит ни минуты в своей жизни, когда бы от этого имени у нее не начинало сильнее биться сердце. Когда она была еще совсем малышка и их семьи еще не поссорились, и Марко гонялся за ней по пляжу, понарошку пугая ее, или когда они с Иреной учили ее и ее брата ходить под парусом на их «Ворьене»; и даже когда фамилия Каррера стала запретной, но он как ни в чем не бывало продолжал улыбаться ей на пляже, был с ней любезен, или когда Ирена сошлась с ее братом и они как ни в чем не бывало целовались у всех на глазах, ей тогда было десять, и она ощущала себя счастливой, поскольку это означало, что любви не страшны никакие преграды и что однажды они с Марко смогут заниматься тем же… Сейчас они сидят на террасе закусочной, Луиза не спускает глаз с Марко, медленно жующего свою лепешку, и мысленно вспоминает все минуты ожидания этой встречи, что практически означает всю жизнь. Девственная красота Баратти, высокие и раскидистые кроны пиний, спокойное море, в котором отражаются огни, бесконечная нега этого августовского безлунного вечера, кажется, были заказаны специально, чтобы отпраздновать осуществление единственного настоящего желания, которое она и Марко – да, и Марко тоже, – можно сказать, ждали всю свою жизнь.

А в «Красном лобстере» тем временем Летиция, сидя напротив Пробо, продолжает ловить себя на мысли, что испытывает к нему растущую нежность, настолько сильную, что она становится влечением. Вы о чем? Летицию физически тянет к мужу? Сколько времени они не занимались сексом? Многие годы. То, что Пробо рассказал ей о смерти друга, он, такой аристотелевский, прямоугольный, скучный, – это сделало его привлекательным? Или же это из-за ресторана, в котором они ужинают, – открытого Пробо, выбранного им для этого юбилейного ужина, грозившего в противном случае быть гнетущим, ресторана, полного восхитительных запахов и звуков, потрясающих блюд и сытых, довольных посетителей, – может быть, это делает Пробо столь притягательным? Летиция не большая гурманка, но все то, что она дегустирует сегодня вечером, кажется ей буквально сказочным: легкий суп из морепродуктов с шафраном, сладкий рис с омарами и эстрагоном, речной лосось, запеченный под шнитт-луком, клецки с луком-шалотом, морской окунь с хрустящей картофельной корочкой, «живая» рыба Сан-Винченцо…

Это – вневременной ужин, то, что впереди, как она говорит о любом человеке или вещи, которые по-настоящему ее пленяют («он впереди всех», «он всех опередил», «вот кто действительно впереди»), и это пространственно-временное продвижение может быть предсказанием, а может им и не быть, то есть может обнаружить что-то, что утвердится в будущем (как этот ресторан и этот подход к приготовлению пищи) или же нет (как ее радикальная архитектура), но остается единственным условием, предъявляемым миру ее личной эстетикой: то, что не впереди, не может быть красиво.

Суфле из сезонных фруктов, гратен из малины с сабайоном на «святом» вине, «блюдо дня»…