Колибри

Была, однако, и другая причина, по которой оба так растерянно молчали, боясь в любой момент оказаться в центре внимания: что стало бы с Неназываемым, пронюхай журналисты о его словах в самолёте? Но даже если забыть об ужасном проклятии, которое он обрушил на всех этих несчастных, и заявить только, что они покинули самолёт из-за обычного недомогания, разве мог Дуччо Киллери когда-либо снова пройти по городу, чтобы каждый встречный не бросился наутёк, вопя от ужаса? Их рассказ лишь окончательно подтвердил бы ходившие о нём слухи, а тот простой факт, что Марко Каррера по-прежнему пребывал в мире живых, стал бы научным подтверждением теории глаза бури. Вот почему молодые люди не могли обсудить случившееся даже друг с другом, а пару раз попытавшись, путались в сумрачной завесе стыда и не смели даже начать. Невысказанное брало верх над очевидным.

Сказать по правде, Марко возможность с кем-нибудь поговорить всё-таки представилась, поскольку его сестра Ирена, обладавшая, как он считал, совершенно нечеловеческой интуицией, вдруг обо всём догадалась. «Скажи честно: вы с другом тоже должны были лететь на том самолёте, что разбился?» – спросила она несколько дней спустя, без стука войдя в его комнату и застав валяющимся на кровати за прослушиванием Laughing^[11] Дэвида Кросби. Как именно она это поняла, стало для Марко ещё одной загадкой, поскольку, разумеется, дома он сказал, что летит на экскурсию в Барселону, а не играть в азартные игры в Любляну, да ещё через Ларнаку. Так что он не имел ни малейшего понятия, шпионила ли сестра за ним, как постоянно делала с другими членами семьи, подслушала ли его разговор по телефону (или даже перехватила звонок, сняв трубку на кухне, пока он болтал с другом из своей комнаты) и потому с самого начала знала, куда он направляется и зачем. Однако под воздействием потрясений последних дней он первым делом подумал о психотронных способностях сестры и испугался ещё больше. А испугавшись, принялся всё отрицать. Признайся, настаивала Ирена, тебе только лучше станет. Марко снова замотал головой, но про себя решил, что на следующий вопрос выложит всё подчистую. Вот только Ирена – fatalità – не задала больше никаких вопросов; она исчезла так же внезапно, как появилась, оставив его лежать, словно палку салями, неспособную даже встать с постели и перевернуть пластинку на проигрывателе, поскольку Laughing, последний трек на стороне A лонгплея If I Could Only Remember My Name, закончился, и игла немилосердно скребла по сгону.

Цчщ. Цчщ. Цчщ.

Какой была бы его жизнь, ответь он на вопросы Ирэн или задай она ещё один? А главное, какой была бы жизнь Дуччо Киллери?

Да, именно так, потому что, возможно, возможно, поговорив с Ирен о творящемся безумии, он впоследствии уже не стал бы рассказывать этого никому и никогда; поделившись с ней, бесконечно умной, мучительными подозрениями, что вселенную и в самом деле пронизывают потоки оккультных сил, а его друг детства и в самом деле способен ими управлять, Марко, возможно, развеял бы свои подозрения. Он ещё несколько дней ждал, что сестра вернётся к этой теме, но напрасно – Ирена молчала. Он ждал, что его отыщут, вызовут на допрос, неважно, пресса или власти, и случившееся помимо его воли станет достоянием общественности – но за ним так никто и не явился. Он пытался найти слова, чтобы обсудить это хотя бы с другом, но слова не приходили, и даже друг больше не был другом. В конце концов он попытался похоронить эту тайну в себе, но не смог и этого, а проговорился, причём исподтишка, по-воровски, за день до отъезда на каникулы, двум старым приятелям, c которыми почти не виделся и с которыми встретился как бы случайно – только было это совсем не случайно. После ужина он нарочно пошёл в бар на пьяцца дель Кармине, где, как он знал, они часто бывали, и сделал это в припадке мрачного возбуждения, какие бывают у бывших наркоманов, снова решивших подсесть на иглу. Два старых приятеля, с которыми и поговорить-то было не о чем, кроме былых деньков, былых подвигов, былых страстей и былых приключений Неназываемого... Не сумев поступить правильно, он поступил неправильно – самым неправильным образом из всех возможных.

И что же он сделал?