Колючий мед

Мы часто засыпали под музыку, сплетаясь воедино, а иногда гуляли в ночи.

– Какой длинной кажется ночь, если не заморачиваться сном, – говорил Эрик.

Я с ним соглашалась.

Глядя, как солнце поднимается над крышами домов, мы рассказывали друг другу о наших семьях, страхах, тоске и фантазиях. Мы говорили о будущем, каким мы его себе представляли. От мысли о том, что мы могли бы никогда не встретиться, кружилась голова.

Когда он спал, я слушала, как он бормочет во сне, слушала его дыхание и готова была расплакаться от переполнявшей меня любви. «Господи, позволь мне слышать эти звуки до конца моей жизни!» – думала я.

Только это мне и нужно: шорохи. Дыхание.

Больше ничего не нужно. Так я себе внушала.

Мы с Томом жили в нашей квартире по очереди, сменяя друг друга раз в неделю. Когда приходил мой черед, Том съезжал к матери. Он всегда успевал уехать до моего отъезда, в качестве приветствия оставив только мерзкую кухонную раковину с грязной посудой. В те недели, что я проводила с Оскаром, испытывая избыток энергии и потребность наверстать упущенное, я пыталась быть самой внимательной мамой, насколько это было возможно при тех обстоятельствах. Мы играли в настольные игры, пекли печенье, перекрашивали его комнату, ездили на вечерние велопрогулки, катались и плавали вместе.

Но внезапно посреди всех этих занятий на меня могло нахлынуть такое острое чувство нереальности происходящего, что приходилось искать опору, чтобы не упасть. Это чертово чувство вины напоминало о себе – мне казалось, будто я заперта в крошечной клетке. От тесноты я не могла повернуться, не видела ни выхода, ни пространства вокруг.

Это правда, что все зависит от перспективы, а у меня в тот момент почва ушла из-под ног и я не понимала, на что ориентироваться. Как выбрать, когда выбор, по сути, уже сделан? И можно ли когда-нибудь пережить собственное предательство? У меня стали возникать проблемы с памятью, я начала забывать о своих обязательствах, пропускать родительские собрания. Появилось странное ощущение, будто я живу две разных жизни. Иногда из-за усталости и рассеянности я забывала, что выехала из нашей с Томом квартиры. Просыпаясь среди ночи, я не сразу понимала, где нахожусь.

Мне надо было бы прислушаться к словам французского философа, сказавшего: «Ничего не предпринимай, пока не утихла страсть! В путь не отправляются, когда на море шторм[26]».

Но я этого не сделала. То есть не прислушалась. Мое критическое мышление полностью заблокировалось. Дофамином, серотонином, окситоцином. Мы идем на поводу у зова коварной плоти, которая неумолимо стремится ослепить нас, чтобы форсировать отношения и зачать ребенка. Я стала дерзкой и безрассудной, как все влюбленные.

Несколькими годами ранее на волне успеха после выхода моих книг я открыла сберегательный счет, окрестив его «Пошло все к черту». Меня вдохновил пример одной знакомой, рассказавшей, что она откладывает часть своей зарплаты на такой счет ради определенной степени свободы и возможности бросить работу, если возникнет такое желание. В тот момент мне трудно было представить, что сбережения могут потребоваться по-настоящему, и я истратила их часть на покупку двух билетов до Берлина и нескольких ночей в дорогом отеле для нас с Эриком.

* * *

Оставив велосипед на парковке у «Сосновой рощи», с тревогой окидываю взглядом холл и, отвернувшись в сторону, торопливо прохожу к лифту. Я боюсь наткнуться на Камиллу, мне даже страшно подумать, как она восприняла последние события. Слава Богу, общение с администрацией дома престарелых взяла на себя больница, так что, по крайней мере, я избежала личной беседы. На третьем этаже царит сонный полумрак. Дверь в комнату Харальда приоткрыта. В проеме виднеется свежеоциклеванный, покрытый маслом паркет, можно завозить мебель нового жильца. В коридоре у двери стоит пара банок с маслом и рулон защитной бумаги для пола. Отпираю дверь в комнату Вероники ключами со связки. Один замок повышенной безопасности и один – обычный.

Чувствуется, что квартира была заперта – в ней жарко, как в сауне. Сняв сандалии, сразу открываю настежь балконную дверь. Резкий дневной свет просачивается сквозь кроны отцветших вишен. Лишь несколько разбросанных по земле розовых лепестков напоминают о том, что недавно они были в цвету. Поодаль в саду видны рабочие в комбинезонах с бензопилами, которые они победоносно заводят. Скорее всего, собираются подрезать что-нибудь, дерзко выросшее выше дозволенного.

Кофейная чашка Вероники так и осталась стоять на столе вместе с подчищенной тарелкой из-под йогурта. Подхватив посуду, иду в кухню. В мойке уже стоят несколько грязных тарелок, и весь скопившийся мусор нужно вынести. Чтобы не мыть посуду и не поливать комнатные растения в тишине, включаю радио. Потом выливаю скисшее молоко и расставляю чистые чашки и стаканы по шкафчикам.