Колючка и стихоплёт

— Что за психологическая хрень? — она наклонилась над столом, заставляя друга приблизиться, чтобы следующие слова никто не расслышал: — Последний раз я целовалась больше двух лет назад на выпускном. Это был быстрый мимолётный поцелуй с удравшим в закат Стасиком. А до этого — только с тобой. Это было и офигительно и потешно. Так что причина очень проста — я просто хотела целоваться. И всего другого тоже хочу.

Кирилл смотрел в глаза Малике пристально, не мигая, её немного смущённое лицо находилось всего в нескольких сантиметрах, он разглядел даже легкий пушок на загорелых щеках и собственное отражение в зрачках.

— У тебя осеннее обострение, что ли?

— Что? — Малика вздрогнула, избавляясь от странной заторможенности, нахлынувшей от пристального взгляда Кирилла.

— Помнишь, в девятом классе после летних каникул все словно помешались на сексе. А ты тогда, наоборот, оставалась спокойной и равнодушной и не гналась за приобретением опыта.

— У меня всегда был ты, — улыбнулась Малика, — и для экспериментов, и как источник знаний. А вообще, ты тогда буквально спас мою ещё несостоявшуюся сексуальную жизнь. Я уже планировала уйти в монастырь, когда ты нарисовался со своими романчиками. Профессор, уберегая от разврата, напугал меня хуже Дашковой с её родовыми ужастиками.

Кирилл тоже нырнул в воспоминания и коварно ухмыльнулся.

— «Шэриданс» нам тогда очень пригодился, — его взгляд опустился на грудь Малики, даже после похудения отчетливо натягивающую футболку.

— Повезло тебе, что в пятнадцать лет я округлилась, как пупс, и выросло то, что можно было пощупать, — не смутилась она, — история этого ликёра ещё не закончена. Кофе со сгущёнкой с пятилетней выдержкой достались мне в подарок от Профессора. Правда, в общаге нашлись ценители ирландского спиртного. Завтра уже будут на каждом углу рассказывать, что «Шэриданс» — говно, не торкает совсем и вкус прогорклый.

Кирилл засмеялся, но уже через несколько секунд неожиданно стал серьёзным, словно выключил улыбку.

— Кирюха, пообещай, что больше мы не будем так ссориться.

— Я же не знаю, что ты натворишь в будущем, — размыто протянула Малика.

— Я натворю?

— Ну, может, я, — нехотя согласилась она.

Кирилл снова придвинулся и поймал взгляд Малики, в его глазах не осталось и тени улыбки.

— Пообещай, что бы ни случилось, ты не будешь принимать решения под влиянием эмоций. Не будешь потакать своей ослиной упёртости.

Малика заранее заволновалась.

— Я не могу обещать, что сделаю именно так, но постараюсь не забыть этот разговор, — размыто пообещала она, надеясь, что никогда в будущем не понадобится припоминать данное слово.

За два месяца до пятнадцатилетия Малика поняла, что началась революция, но не по всему миру и не в стране, а в отдельно взятом организме. В её организме. Тело вышло из-под контроля и перестало подчиняться: лоб без предупреждения украсился россыпью прыщей, грудь, до этого едва проявившаяся, начала расти скачками по очереди и пока ещё не достигла того стабильного состояния, когда правая и левая выровняются в размерах. Тело трансформировалось без разрешения, непостижимым образом обрастая жирком там, где его никогда не было. Малика больше не доверяла даже собственным чувствам. Эмоции сменялись по десять раз за полчаса, раскачиваясь от беспричинного ликования до вселенской тоски.

Закончив восьмой класс, Малика рассталась с секцией кикбоксинга. Она чувствовала себя неуклюжей и постоянно ловила насмешливые взгляды парней, внезапно разглядевших в ней девушку. Всё чаще они отказывались становиться с ней в пару для спарринга.

Распрощавшись со школой, Малика сбежала в деревню к бабушке, рассчитывая стадию «безобразной гусеницы» пережить в Калинках без свидетелей. Почти неделю она скрывала от деревенских свой приезд, устроив себе голодовку перед облачением в купальник.

Не выдержала первая. В один из дней, когда за калиткой послышался беззаботный смех друзей, идущих на речку, натянула вместо купальника шорты с футболкой и побежала за ними.

Малика не сразу заметила, что Дима и Валя проходят через такое же превращение. Их голоса ломались, срываясь на писк и опускаясь до раскатистого баса в течение одного предложения. На щеках заколосились первые проблески будущей щетины. С эмоциями происходили точно такие же качели. Братья внезапно впадали в депрессию, из которой выпрыгивали уже через секунду, готовые возлюбить весь мир, а в особенности повзрослевшую Малику.

Лёгкость в общении уплыла вслед за уходящим детством. Дима почти сразу понял, что влюблён в Малику, и признался в этом брату. Валя посмеялся над его чувствами, предложив спустить пар в душе, но сам принялся осыпать её сомнительными комплиментами на грани пошлости. Дружить втроём стало сложно. Малика так сосредоточилась на собственных эмоциях, что упустила момент, когда братья перестали появляться в гостях одновременно.

Дима в основном приходил утром, сопровождал её в прогулках по лесу и к речке. Смотрел с придыханием, пронзительно, но никак не мог решиться на признание.