Колхозник Филя

За все время супружеской жизни ревнивое воображение Зои, упорно трудившееся денно и нощно, написало целый музей жанровых картин (причем, они почему-то всегда получались в духе импрессионизма), как, например, ее муж летним днем едет на мотоцикле по колхозным нивам, а работающие там молодые жницы в ситцевых платьях и белых платочках, лишь только завидев его издали, тотчас бросали орудия производства и радостно выбегают навстречу с дружной песней «Выходил на поля молодой агроном…» – затем они с веселым смехом окружают его гурьбой, и пристают к нему с досужими расспросами, лукаво теребя свои косы… или же как он все норовит заехать по делам к бригадиру домой, – где сидит его молодая дочка и зубрит очередной экзамен на заочное отделение сельхозинститута, досадуя из-за отсутствия рядом специалиста, кто мог бы ей растолковать практический вопрос квадратно – гнездового способа посадки кукурузы…

Рассказывали, как однажды в компании Зоя, заподозрив любимого супруга в излишках внимания к соседке по застолью, мстительно вонзила в его дебелую спину никелированную вилку… четыре дырки, из которых дружными фонтанчиками брызнула алая кровь, тут же протерли водкой, а закусывавший напротив фельдшер авторитетно заверил: жизненно важные органы не задеты – жить будет.

На этот счет она даже частенько спорила с умудренной жизненным опытом соседкой Евдокией, которая была гораздо старше её по возрасту.

– Зоя, ну, хорошо, – скажем, подловишь ты его, – и что же будет дальше?.. – убеждала Евдокия. – Уйдешь от него?.. или тебе легче станет?..

– Да, нет, Дуся, – не уйду… Куда я – с тремя детьми?.. и легче, конечно, не будет… наоборот, буду переживать… – грустно отвечала Зоя.

– Ну, так и зачем тогда себя изводишь?.. Не надо тогда и выискивать!..

Однако, Зоя ничего не могла поделать со своей натурой, вечно пребывала в нервозном состоянии, страдала экземой, и понапрасну срывала свою грешную злобу на сыновей, охаживая их ремнем направо и налево; да так увлекалась, что те уже начинали сомневаться в истинности народной поговорки «рука матери высоко поднимается, да не больно бьет».

Где-то она читала, что «чаще всего дурное настроение происходит от внутренней досады на собственное несовершенство, от недовольства самим собой, неизбежно связанного с завистью, которую, в свою очередь, разжигает нелепое тщеславие». Однако Зоя была убеждена, что ее случай – исключение, и она, в отличие от других, – не причина, – но жертва чужих недостатков. А крайними почти всегда оказывались ее же сыновья: «У людей дети – как дети!.. а вы, непутевые, навязались на мою шею!..» – и ребятишки начинали даже чувствовать что-то наподобие угрызений совести за то, что они по собственной воле дерзнули явиться в этот мир, и теперь своим порочным существованием так досаждают своему родителю…

Так или иначе, однажды Зою вдруг осенило народной мудростью: ха! – а клин-то – клином вышибают! Глаша – я – растеряша, – очки ищу, а они у меня – на лбу!.. И она решила мстить мужу тем же. Тем более, Владимир Петрович почему-то был уверен, что его Зоя на такое неспособна, и такие шалости – исключительно его как мужика судьбой уготованное предназначенье.

Как-то раз, когда в компании у соседей отмечали то ли 23 февраля то ли 8 марта, он, – будучи к тому времени уже крепко выпивши, – вдруг с негодованием заметил, как Зоя почему-то сидит за столом рядом с шофером-молоковозом Устином Дроботенко, и подозрительно мило о чем-то с ним болтает…

Через несколько минут они уже были дома.

– Надо ж, – подсела, – а?!.. ты, погляди!.. – в ревнивом бешенстве горланил побагровевший Владимир Петрович, меряя широкой поступью диаметр вокруг круглого стола, и размахивая своими толстыми потными руками; при этом случайно зацепил громоздкий деревянный стул, – мебель загремела, проснулись дети.

– Да ничего я не «подсела»… это… просто разговаривали… ой, что-то мне плохо!.. Володя, пошли за фельдшером (видимо, Зоя решила, что в такой ситуации фельдшер, – тоже подходящий вариант)…

– Пло-о-хо ей!.. нашла к кому подсесть!.. да ты знаешь, что этот Устин всех доярок на ферме пере…!.. а она – к нему!.. во, дура, а?!.. – погляди!.. – По всей видимости, Владимир Петрович держался манер, что если выпившей бабе приглянулся другой мужик, – то, дабы она утратила к нему всякий интерес, первым делом ее надо проинформировать, что тот почему-то пользуется феерическим успехом у женщин, и дамы чуть ли не в очередь становятся…

Зоя картинно упала спиной на заправленную железную кровать, – сетка со скрипом закачалась, сложенные стопкой три подушки свалились, – раскинула руки и, закатив глаза, поворачивая голову то влево, то вправо, – продолжала стенать:

– Ой, плохо мне!.. куда мы едем?.. в гору не надо – я боюсь!.. ой!.. Володя! – за фельдшером… за фельдшером… мне плохо…

Наблюдай эту сцену Станиславский, вряд ли бы он сказал «Верю!» – но Зоя точно знала: тонкие душевные струны Владимира Петровича, на которых она так любила поигрывать, лежат совсем неглубоко, и она снова без труда может их задеть.