Колхозник Филя

– Другими словами, Коля, – продолжал фельдшер, – одному дано быть хорошим учеником, а другому, – как он ни старайся, – вряд ли. Это называется – природа. Так и с водкой. Кто-то выпил стакан – другой, и говорит себе: «все, пожалуй, хватит, – больше не надо», – и поставил рюмку в сторону. А другой и рад бы остановиться, – да не в силах, пока все, что перед собой видит, не выпьет, либо не свалится замертво. Не могут остановиться, потому что природой им, в отличие от других, не заложено некого барьера, через который они не могли бы переступить, – то есть, не могли бы выпить больше, чем следовало бы. И это, Коля, – скорее от судьбы врожденная неизлечимая болезнь, – нежели дело воли. Хотя, и она, конечно, играет некоторую роль, – особенно когда человек решает: а стоит ли вообще начинать сегодня пить. И более емко, чем писатель Чехов, тут, Коля, не скажешь: «многих способных людей погубила эта страсть, между тем как при воздержании они, может быть, могли бы со временем сделаться высокопоставленными людьми», – понимаешь?..

– Да, дядя Петя! – понимаю!.. – с готовностью закричал Колька веселым голосом; жена Листового, Лидия Сергеевна, была в их же школе учителем русского языка и литературы. У них она тоже вела уроки, и однажды Колька влип в историю, за которую ему как пионеру было потом неловко. Она вызвала его к доске рассказать отрывки из заданного на дом стихотворения С.Михалкова «В Музее Ленина». Колька, как всегда, был уверен в себе; к тому же, отец накануне проверял, как обычно, у него уроки, – поэтому он бойко начал отвечать. Но когда дошел до того места, где надо было упомянуть буржуев, дворян, – с одной стороны, и рабочих с крестьянами, – с другой, – он перепутал эту классовую сущность. И, гордый своим пионерским галстуком, перед всем классом с выражением продекламировал:

«Октябрь! Навеки свергли власть

Рабочих и крестьян.

Так в Октябре мечта сбылась

Буржуев и дворян…»

– Коля! – нет!!! что ты говоришь?!.. – с неподдельным ужасом, и, в то же время, с едва заметной улыбкой на своем лице, вскрикнула Лидия Сергеевна. – Наоборот! – «… навеки свергли власть БУРЖУЕВ и ДВОРЯН…» – она сделала подчеркнутое ударение на этих словах, – «… в Октябре мечта сбылась» – «РАБОЧИХ и КРЕСТЬЯН»!.. -

… Итак, Колька ответил Листовому: «понимаю», – а потом тихо, но уверенно добавил:

– Я, когда вырасту, – если буду пить вино или водку, – никогда не сопьюсь и не буду пьяницей!

Листовой недоверчиво усмехнулся. – И почем ты знаешь, что не сопьешься?..

– Не знаю, дядя Петя… – задумчиво ответил Колька. – Но я знаю точно, что не буду пьяницей. Зачем напиваться, чтоб аж падать с ног, и чтобы люди над тобой смеялись?.. а еще мне даже запах водки не нравится, мне от него противно…

– Ну, уже – молодец, коли хотя бы думаешь так… и курить не будешь?..

– А я, дядя Петя, еще в первом классе курить бросил…

Листовой засмеялся. – Ну, а когда же тогда начал?..

– Да не помню, дядя Петя… – ответил Колька с задумчиво-серьезным видом. – Лопухи сухие с пацанами курили, – в ладонях скатаешь в трубку, и – в газетную бумагу; да окурки собирали… но мне, все же, «Прима» больше нравилась. Так, вот, один раз, когда я был у деда с бабой летом на каникулах, мой младший друг Вова – «му-му» подговорил меня стащить у моего же деда папиросы. Он, дядя Петя, этот мой друг, еще раньше меня начал курить, – наверное, родился с цигаркой во рту…

Фельдшер, вспомнив свое военное детство, улыбнулся.

– Ну, ты – шутник… А почему ты его зовешь Вова – «му-му»?

– Да он очень поздно начал разговаривать, – до пяти лет его речь была похожа на мычание, – поэтому к нему и пристало, как банный лист, это прозвище. Уже тогда он в затяжку курил, – а я не мог… кашлять всегда начинал… Короче, дядя Петя, стащил я у деда две пачки «Севера», залезли мы с Вовой «му-му» в сад, – и договорились выкурить сразу каждый по пачке. Но где-то после третьей – четвертой смотрю, он свои наполовину не докуривает, и как-то на меня странно поглядывает; а у него самого зрачки расширились, и то к переносице оба сдвигаются, то – в разные стороны смотрят, один влево, другой – вправо. Я испугался, хотел встать… последнее, что помню, – земля у меня там оказалась, где небо должно быть, – вверх тормашками… Я покатился по земле, и пополз на четвереньках. Как очутился дома, – а надо было перейти через дорогу, – не помню. Сколько спал – тоже не помню. Бабушка Нюра меня даже молоком отпаивала. Но с тех пор у меня просто нет никакого желания курить, даже когда друзья закуривают и мне предлагают…

– Ну, значит, что Бог ни делает, – все к лучшему… Я, вот, думаю иногда, Коля: человек – это загадка во всем… – Листовой посмотрел влево куда-то вдаль, где за левадами на угрюмых буграх нестройными плешинами темнели заросли чилиги. – Например, человек гордится своим уникальным разумом, осознавая свое предназначение вершины эволюции… – знаешь, что такое «эволюция»? – спросил фельдшер.