Колхозник Филя

– Колька! – неожиданно кротким голосом позвал растроганный Владимир Петрович младшего (он всегда в таких случаях почему-то звал именно его). – Быстрей одевайся, беги за фельдшером Листовым!.. маме плохо, скажи…

– Пап, не давай больше маме водки пить!.. а, может, ей полегчает?.. – Колька кивнул на беспечно тикающие часы, стоявшие на комоде. – Вон, уже 2 часа ночи…

Ему не хотелось идти морозной теменью за полтора километра к фельдшеру. Колька каким-то шестым чувством понимал, что это всего лишь некий пьяный каприз, – но в силу своего детского разума не мог распознать его природу. Кроме того, вся семья медика наверняка уже спала, надо будет стучаться, будить, объяснять, что маме после гулянки плохо… а младшая дочка фельдшера, рыжая улыбчивая Наташка, училась с ним, Колькой, в одном классе; завтра они встретятся на уроках, – и ему было очень стыдно…

– Нет, иди-иди!.. скорей!.. ты видишь, мама бредит, – она же умереть может!.. – чуть не плача уговаривал Владимир Петрович сына.

– А зачем ты ей тогда разрешаешь пить, – если она от этого умереть может?..

– Детки, всё!.. – это было в последний раз!.. – Владимир Петрович грешником на исповеди клятвенно скрестил руки на потной раскрасневшейся груди, и закатил полусонные глаза.

– А ты так говорил и в прошлый раз…

– Всё, детки, клянусь вам: больше ей – ни капли!.. Ну, давай, сынок, – быстрей, иди-иди!..

Колька знал, что это – лишь слова, и скоро все повторится.

Он нехотя оделся, и, сопровождаемый их рыжим коротконогим псом Шариком, послушно заскрипел валенками по снежному коленкору центральной улицы. Было морозно, безветренно, пустынно и тихо. Лишь кое-где в отдалении лениво брехали собаки. Ночь выдалась темной, потому как ущербная Луна опять надолго застряла в рогах упрямого Козерога, веками мечущегося между Стрельцом и Водолеем, – а тот выпускал ее на короткую небесную прогулку лишь поутру. За Селену отдувались звезды: не давая скучать путнику, они всей гурьбой весело подмигивали в студеном небе своими искрами, – а навстречу им из печных труб тесно стоящих домов проворный дым азартно сверлил ночную мглу длинными седыми буравчиками.

Минут через 20 Колька остановился у дома фельдшера. В окнах было темно – все спали. Сгорая от стыда, он поднялся на крыльцо и несмело стал стучать костяшкой пальца в синюю дощатую дверь, – боясь, что окно от стука может треснуть на морозе. Затем он спустился с крыльца на снег, и стал ждать, сунув руки в карманы и зачем – то пиная носком валенка мерзлую землю.

Вышел фельдшер, – без шапки, в трусах, в валенках на босу ногу, и в фуфайке на голое тело, которую в обхват крест – на – крест придерживал руками, – отчего, будучи и так высокого росту, он, стоя на крыльце, словно памятник на постаменте, – казался великаном.

– Здравствуйте, дядя Петя… – пряча глаза, с трудом выдавил из себя Колька. – Маме плохо… помогите…

Через несколько минул фельдшер вышел с потертой коричневой балеткой в руке.

– Ну, пойдем… – многозначительно вздохнул Листовой. – А что случилось-то?..

– Да, они с гулянки пришли немного пьяные… маме плохо стало…

– Ну, ясно… – ответил фельдшер, словно шахматист, который просчитал наперед все ходы противника. Несколько минут они шли молча. Колька почему-то начал вспоминать, как Листовой в медпункте, где вдоль стен стояли стеклянные на металлическом каркасе шкафы, и пахло микстурами, делал их классу всякие уколы – прививки. Чтобы разрядить неловкость, Колька набрался смелости и робко спросил:

– Дядя Петя, а когда люди пьют водку и становятся потом сильно пьяные, они могут не захотеть ее пить больше, чем нужно?

– Ну, брат, это ты задал нелегкий вопрос … – немного помолчав, задумчиво ответил Листовой. – Трудно сказать – «да» или «нет». Вот, смотри: например, у вас в классе кто-то хорошо учится, а кто-то – плохо, у одних примерное поведение, а другие – хулиганят. А почему так, – как думаешь?..

Колька смущенно заулыбался, так как был хорошим учеником; он с гордым видом поправил свою шапку-ушанку на белом каракулевом меху и с темно – бордовым кожаным верхом, которую ему подарил дед год назад, и после некоторого раздумья ответил:

– Ну, наверное, одни добросовестные ученики, а другие – нет; одни каждый день до конца готовят дома уроки, а другие – ленятся, не доделывают…

– Да, это, дружок, ты мне говоришь то же самое, о чем я тебя спрашивал… – засмеялся Листовой, перекладывая из одной руки в другой свой чемоданчик. – Так, а почему, все-таки: одни добросовестные ученики, а другие – нет?..

– Наверное, дядя Петя, просто одни чуть-чуть умнее других… – растерянно и с ноткой испуга ответил Колька, боясь, что сказал что-то крамольное.

Тем временем, они перешли через деревянный мост, соединяющий недалекие берега промерзшей до дна речушки. Из ближайшей подворотни выскочил невнятной породы черный цуцик, и, суетливо бегая из стороны в сторону, яростно залаял. В ответ Шарик на одном им понятном языке что-то прогавкал, будто сообщил часовому пароль, – и все успокоилось.