Коллонтай

Заблаговременно заполненная и присланная в иностранный отдел ОГПУ анкета кандидата на выезд изучалась в аппарате госбезопасности. О нем наводили справки в архивах и в картотеке. Если его фамилия фигурировала в каком-нибудь донесении агента госбезопасности — без конкретных обвинений, без доказательств сомнительности его поведения, ему отказывали в поездке и Наркоминделу предлагали представить иную кандидатуру. Старались за границу никого без особой нужды не выпускать. Но поездка Александры Михайловны Коллонтай была санкционирована Сталиным.

По дороге к месту назначения она записала в дневнике: «Ну вот, я и на территории капиталистической Финляндии с ее духом белогвардейщины. За стеной полпредства враждебный нам мир…

Первое, что я сделала, — это купила себе две пары туфелек, такие легкие, красивые и по ноге. А свои на веревочной подошве хотела выбросить, но машинистка полпредства взяла их у меня:

— Это надо отдать в музей революции, это же реликвия. Вот в такой обуви вы агитировали на многотысячных собраниях и увлекали нас, женщин, на путь революции и большевизма».

Из советского полпредства в Финляндии Коллонтай отправила в Москву свою первую шифротелеграмму. Ей не сразу это разрешили.

— Вы не удивляйтесь нашим строгостям, — объяснил сотрудник полпредства. — Шифровалка — святая святых всех наших полпредств за границей. Должна быть сугубая осторожность, враги работают повсюду.

Когда-то молодая революционерка Коллонтай, направлявшаяся на пароходе в Америку, чтобы агитировать американцев за социализм, гневно писала: «Ненавижу этих сытых, праздных, самовлюбленных пассажиров первого класса! Таких чужих по духу! Ненавижу эту бестолковую, праздную жизнь, убивание времени на еду, пустую болтовню, какие-то маскарады, концерты».

Прошли годы, и Александра Михайловна — после скудной советской жизни — откровенно наслаждалась комфортом на шведском пароходе «Биргер Ярл»: «Завтрак был чудесный. Длинный, во всю столовую каюту стол, уставленный закусками. Целые пирамиды аппетитного финского масла с соленой слезой, рядом пирамиды разных сортов шведского хлеба, селедки со всякими приправами, блюда горячего отварного картофеля, покрытого салфеткой, чтобы не остыл, копченая оленина, соленая ярко-красная лососина, окорок копченый и окорок отварной с горошком, тонкие ломтики холодного ростбифа, а рядом сковорода с горячими круглыми биточками, креветки, таких крупных нет и в Нормандии, блюда с холодными рябчиками, паштеты из дичи, целая шеренга сыров на всякие вкусы, к ним галеты и на стеклянной подставке шарики замороженного сливочного масла.

И за все эти яства единая цена за завтрак, ешь, сколько хочешь. Если блюда на столе опустеют, их пополняют. Таков обычай в Швеции. Я набрала себе тарелку по вкусу и, сев за отдельный столик, заказала полбутылки легкого финского пива».

Норвежский пограничник, увидев ее, спросил:

— Вы мадам Коллонтай? Добро пожаловать к нам.

Она вовремя покинула Москву, где происходили большие перемены.

Полпреда вызывают на допрос

В 1922 году страшный голод охватил треть территории Советской России. Нэп уже начался, но надо было дотянуть до нового урожая. Самый страшный голод разразился в двенадцати губерниях Поволжья и Приуралья, откуда продотряды год за годом выкачивали хлеб, не оставляя зерна, необходимого для новых посевов и для корма скота. Владимир Короленко, избранный председателем Всероссийского комитета помощи голодающим, писал Максиму Горькому: «У нас голод не стихийный, а искусственный». Тогда умерло несколько миллионов человек…

В 1921–1922 годах из партии вышли три четверти вступивших в нее крестьян. Партийный аппарат в деревне почти перестал существовать. Зато больше чем в полтора раза увеличили чекистский аппарат. В сентябре 1921 года в местных структурах госбезопасности сформировали экономические отделы для «борьбы с капиталом и его представителями».

Восьмого июня 1922 года политбюро одобрило предложение ведомства госбезопасности осуществить фильтрацию студентов. Имелось в виду ограничить прием в вузы непролетарской и политически неблагонадежной молодежи, свести к минимуму собрания студентов и преподавателей. 23 ноября все чекистские подразделения, которые вели работу в высших учебных заведениях, получили приказ завести на каждого политически активного профессора и студента дело-формуляр и накапливать в нем информацию, поступающую от осведомителей.

ЦК оправился от растерянности, вернул себе уверенность и поставил перед чекистами задачу окончательно ликвидировать политическую оппозицию. В 1923 году Феликс Эдмундович Дзержинский предложил вменить в обязанность всем членам партии сообщать органам госбезопасности о любых фракционных выступлениях. Это было воспринято с энтузиазмом. Недостатка в доносах не было. А наказание за инакомыслие становилось всё более суровым.

Один социал-демократ, слушатель эмигрантской партийной школы в небольшом французском городе Лонжюмо, вспоминал, что молодой тогда Ленин предсказывал: в революции меньшевики не будут союзниками, они могут только мешать. После занятий он сказал Ленину: