Читаем Колодец и маятник полностью

Но тут я заснул и, проснувшись, вероятно, пошел назад и, таким образом, сделал двойной обход.

My confusion of mind prevented me from observing that I began my tour with the wall to the left, and ended it with the wall to the right.

Беспорядок в мыслях препятствовал мне заметить, что в начале обхода стена была у меня по левую руку, а при конце она очутилась по правую.

I had been deceived, too, in respect to the shape of the enclosure.

Я также ошибся относительно формы здания.

In feeling my way I had found many angles, and thus deduced an idea of great irregularity; so potent is the effect of total darkness upon one arousing from lethargy or sleep!

Идя ощупью, я попадал руками на много углов, и оттого мне казалось, что постройка стен очень неправильна. Вот что значит действие совершенной темноты на человека, пробуждающегося от обморока или сна!

The angles were simply those of a few slight depressions, or niches, at odd intervals. The general shape of the prison was square.

Эти углы просто были легкие неровности в стене; общая же форма темницы была четвероугольная.

What I had taken for masonry seemed now to be iron, or some other metal, in huge plates, whose sutures or joints occasioned the depression.

То, что я принял за камни, оказалось теперь плитами железа или другого какого металла, которого спайки и составляли неровности.

The entire surface of this metallic enclosure was rudely daubed in all the hideous and repulsive devices to which the charnel superstition of the monks has given rise.

Вся поверхность этой металлической постройки была грубо испачкана всеми отвратительными и безобразными эмблемами, порожденными суеверием монахов.

The figures of fiends in aspects of menace, with skeleton forms, and other more really fearful images, overspread and disfigured the walls.

Фигуры демонов с угрожающими лицами, формы скелетов и другие, тому подобные изображения оскверняли стены на всем их протяжении.

I observed that the outlines of these monstrosities were sufficiently distinct, but that the colors seemed faded and blurred, as if from the effects of a damp atmosphere.

Я заметил, что контуры этих чудовищ достаточно явственны, тогда как краски попортились и слиняли как будто от действия сырой атмосферы.

I now noticed the floor, too, which was of stone. In the centre yawned the circular pit from whose jaws I had escaped; but it was the only one in the dungeon.

Тут я разглядел также, что пол выложен камнем: посреди его зиял кругообразный колодезь, которого я избегнул, и кроме его не было другого в темнице.

All this I saw indistinctly and by much effort: for my personal condition had been greatly changed during slumber.

Все это я видел неясно и с некоторым усилием, потому что мое физическое положение странно изменилось во время моего сна.

I now lay upon my back, and at full length, on a species of low framework of wood. To this I was securely bound by a long strap resembling a surcingle.

Теперь я лежал во весь рост на спине на чем-то вроде деревянной низкой скамьи, к которой я был крепко привязан длинной тесьмой, похожей на ремень.


It passed in many convolutions about my limbs and body, leaving at liberty only my head, and my left arm to such extent that I could, by dint of much exertion, supply myself with food from an earthen dish which lay by my side on the floor.

Она несколько раз обвивалась вокруг всего тела, оставляя свободными только голову и левую руку, так что я лишь с усилием мог доставать пищу, поставленную возле меня на полу в глиняном блюде.

I saw, to my horror, that the pitcher had been removed.

Я заметил с ужасом, что кружки не было, а между тем меня пожирала невыносимая жажда.

I say to my horror; for I was consumed with intolerable thirst. This thirst it appeared to be the design of my persecutors to stimulate: for the food in the dish was meat pungently seasoned.

Казалось, что довести эту жажду до последних пределов входило в план моих палачей, потому что мясо, находившееся в блюде, было изобильно приправлено пряностями.

Looking upward, I surveyed the ceiling of my prison.

Я поднял глаза и стал рассматривать потолок.

It was some thirty or forty feet overhead, and constructed much as the side walls.

Он был от меня на высоте тридцати или сорока футов, и походил устройством на стены.

In one of its panels a very singular figure riveted my whole attention.

В одной из его плит странная фигура привлекла мое внимание.

It was the painted figure of Time as he is commonly represented, save that, in lieu of a scythe, he held what, at a casual glance, I supposed to be the pictured image of a huge pendulum such as we see on antique clocks.

Это было нарисованное изображение времени, как его обыкновенно представляют, только с той разницей, что вместо косы, оно держало предмет, который я принял с первого взгляда за огромные нарисованные часы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии
Поэзия как волшебство
Поэзия как волшебство

Трактат К. Д. Бальмонта «Поэзия как волшебство» (1915) – первая в русской литературе авторская поэтика: попытка описать поэтическое слово как конструирующее реальность, переопределив эстетику как науку о всеобщей чувствительности живого. Некоторые из положений трактата, такие как значение отдельных звуков, магические сюжеты в основе разных поэтических жанров, общечеловеческие истоки лиризма, нашли продолжение в других авторских поэтиках. Работа Бальмонта, отличающаяся торжественным и образным изложением, публикуется с подробнейшим комментарием. В приложении приводится работа К. Д. Бальмонта о музыкальных экспериментах Скрябина, развивающая основную мысль поэта о связи звука, поэзии и устройства мироздания.

Александр Викторович Марков , Константин Дмитриевич Бальмонт

Языкознание, иностранные языки / Учебная и научная литература / Образование и наука