Колокола весны

Ну и гульбарий у нас разыгрался! Такой веселяж закрутился!.. За вечерину бутыль мы доблестно разгерметизировали. Убаюкали. Надёжно свернули-таки шею зелёной ящерице!

Вот тебе и непьющие! Вот тебе и не считаем стаканы!

Огонь по жилам побежал. Стало жарко.

Чую, крепко нам дало по шарам.

Кое-как вытащились мы на бугор.

На душе у меня солнечно.

Стоим на травяных ножках. Весёлый чёрт нами обоими качает. Чёрт всегда загазованными качает. Работа у чёрта такая.

— Отгадай загадку! — кричит Коза. — Не солено, не варено — между ног готовится еда. Что будет? Только на похабень не залетай!

— Сдаюсь… Не знаю…

— Эхо ты, тюря… Козье вымя, молоко — вот что будет!

— Даю свою загадку. Если б не папина лопатина, заросла б мамина лохматина. Ну?

— Я согласна на подсказку…

— Плуг, пашня.

Никто не отгадал. Боевая ничья!

Тут с бутылочной храбрости осмелел я.

Надо ж, думаю, на родном просторе поцеловаться. Надо закрепить стартовый, пилотный поцелуй в клубе и приумножить.

Я кегли на полземли раскрылил и к ней. А глупая шаткая червивка тянет бегом назад. Я, пьяный в сандаль, и отбежал напопятки.

На последнем усилии дёрнулись мы снова друг к дру+жке с раскинутыми плавниками навстречу и разминулись.

Тут меня повело на стихи. Говорю Козе:

— Ты не забыла что я бегаю в клубную самодетельность? Чтец. Клубный центер не позволил мне прочитать со сцены этот хулиганистый стих. Так я хоть тебе и своему бугру его расскажу. Внимай!

Давай присядем, Дуня, на завалинку,
Прижмись ко мне — я знаю, что и как!
Какое солнышко стоит
над банькой-каменкой,
Совсем, как медный, новенький пятак!
Гляди — зашло! Да ты устала, девица,
Пойдём в стожок — там тихо и темно,
Ишь, как туман над нашей речкой стелется,
Ну прямо заграничное кино!..

Какая свадьба? Что ты дурью маешься!

С завалинки — да сразу под венец!
Ты в сене с кем попало кувыркаешься,
Что я тебе — дурак или юнец?!

Давай присядем…

Ксюша, на завалинку…[97]

Коза расхохоталась и, раскинув плавники, бросилась ко мне:

— Какой ты смелюга на словах!

Мы опять разминулись. Раза с четвёртого кой да как сбеглись. Успели зацепиться друг за дружку. Успели лишь обняться и в экстазе рухнули с хохотом на хрусткий плетень.

Винцо подкинуло мне смелости. Я стал её обнимать-целовать.

Она, не переставая смеяться, схватила меня за уши, стала за них тянуть кверху и со всей моченьки вдруг завыла на весь бугор дребезжащим голосом:

— Л-л-люди-и!.. М-му-ужики!.. Хоть один!.. Кто-нибудь!.. Скор-рей!.. П-п-пом-м-моги-ите!.. Нас-с-силуют!.. И — н-н-н-никак!!!..

— Га! — откликнулся я аврально.

— Ты чего, леший-красноплеший, гакаешь? — удивилась она.

— Проверочка небольшая на плетне… Слышу ль я себя? Не оглох ли?

— С чего?

— Да вспомнил тут газетную статью-призыв «Целуясь, не оглохните!» Одна китаянушка от страстного поцелуя оглохла на одно ухо. Врачи выяснили, что у юной горячей гражданки из-за резкого перепада давления в ротовой полости произошёл разрыв барабанной перепонки. И вообще с этими китаянками держи ухо востро. И не только ухо. Вон 21-летняя Фен Лун, а по-нашему Феня, застукала своего муженька Фань Луна с чужой козлицей. И что же! Р-раз и Фаня уже без шкодливого петушка. Пришили Фане несчастную его дудку. Это вчерняк оскорбило Феню. Прокралась ночью в больничную палату к своему Фанюшке и на втором забеге снова отхватила чёртову каменную долбалку и шваркнула в окно. Истекая кровью, Фанюшка на улице догнал свою добродеюшку и отвесил ей вагон и большую тележку люлей. Да что из того? Фанюшкин дырокол не нашли, и горький Фанюшка в тридцать два года навеки остался без родного консенсуса. Во-о-о что творится… Дважды отчекрыжила одно и то же всесокрушающее оружие пролетариата!.. А у них, у Фени с Фанюшкой, уже скакало по лавкам пятеро козлятушек тире ребятушек. О-ох…

— Ты-то особо не переживай. Ты не Фаня, и я не Феня… Чужие перпендикуляры меня не колышат…

— Ну, спасибко… Успокоила… А оглохшая китаянушка не даёт мне покоя… Видишь, какой побочный эффектишко может выщелкнуться от страсти?

— Ты-то чего всполошился? Мы ж и не прозвонили ещё друг дружке вниз, не поцеловались ещё.

— Ну и ладнушко… Так оно спокойней. Слышу я на оба уха и себя, и тебя. Осторожность тут не навредит.

— А давай, — в лихости заезжает она с другого боку, — сольёмся прямо на плетне в любви по-акульи!

— Это ка-ак? — в лёгкой панике падаю я в вопрос.

— Эха-а, темнотиш-ша… Луковая непросвещёнка… Ну! Для началки ты кусни меня, агрессор, чувствительно!

— Да я вроде не голодный… Зачем кусать-то?

— Мда-а… С тобой, с амёбой, акульей ущицы не сваришь.

Оказывается, у акул какая заведенция в любви?