— Молодой! Гражданин! Гражданин! — насмешливым голосом позвал Гордея Валерка. — Вы забыли вручить мне выигрыш.
— Какой ещё выигрыш? — лениво, с упрёком ответил Гордей. Остановился и, подлаживаясь под игривый Валеркин тон, тоже перешёл на вы. — Вы могли утонуть. Не утонули. Выиграли себе целую жизнь! Разве вам мало одного этого выигрыша?
Валерка и не подумал бы требовать выигрыша, не пойди Гордей к Раисе.
Но раз так, раз пришнуровался… Этот чёртов бугай спроста к человеку не приплавит. Это что-то из подлянки да замышлено. Какой-то тёмный расчётец да и катает в котелке!
Валерка переломил себя, поверх всякой силы позвал-таки к себе Гордея дрогнувшим пальцем.
Гордей хмыкнул. Но вернулся.
Присев на корточки, философски промурлыкал себе под нос «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи…» и, таясь, — не хотел, чтоб слышала чуткая Раиса, — горячечно зашептал:
— Слушай ты, труляляшка! Не порть дорогую обедню. У меня бедные родные орехи аж звенят… Гормоны срывает… А ты что-то начинаешь старшака не слушаться. Совсем выдернулся из-под дуги. Да на какую хрень сдался тебе этот коньяк!? Ты ж всё равно эту микстуру не принимаешь. Она тебе по ветру. А мне? Сегодня!.. Ну пожертвуй, едят тебя мухи с комарами! Вникни, колокольчик, в ситуацию… Мне чуть-чуть вспрыснуть коньячком эту мамлютку, — Гордей стрельнул вороватым глазом в сторону Раисы, — и она вся моя. Честное октябрятское, оприходую, натяну незабудку на болт! Одна валторна[153]
— праздник глазу!.. Что база, то база… Янгица без базы, как клумба без цветов! Мой миноискатель так и рвётся в праведный бой! Ну подсоби несчастному хулиганитке пошалить в её тайных владениях до вселенского стона! Пускай тогда жалуется святым небесам на мой хронический недоебит. До утра нанайская борьба в стогу за птичней гарантирована! Не веришь? Прибегай в полночь, примри в канаве напротив стожка. И ты увидишь космическую смычку города с деревней!— Пошёл ты на хутор!.. Тоже мне пламенный бык-гордень…[154]
Кончай гнать мороз! Или… Ты что, принял её за тёлку шаговой доступности? И уже, может, прикопался? Уговорился на свидание?— Ну! И принял! И уже! Недоскрёб твою мать!.. Да какой же старый козелино не любит пощипать молодой травушки?
— И она… Ну какие уши выдержат эту лапшу из муки такого грубого помола?.. И она… Вся согласна?
— Категорически вся против! — просыпал сдавленные смешки Гордей. — Позволь тебя просветить, тьма… По подсчётам учёных, во время рабочего дня метёлки думают о дорогом товарище сексе 34 раза! Каждые пятнадцать минут! Когда только роднушам и работать…
Валерка поморщился.
— Ты чего жмуришься, как майский сифилис? Или это неправда?
— Что-то они у тебя слишком часто думают о долбёжке. Вдвое чаще, чем по моей газетной вырезке.
— Не перебивай! У нас с тобой разные источники. Разные страны — разные ляльки. Ну… Раз думают, значит, хотят пчёлки. А желание матильды — святой закон для нашего брата бармалея. А это уже не шуточки. Против указа природы не попрёшь, пан Валерик! И!.. Что интересно, чмо ты дырявое, тако-ой клёв!.. Ну и зажигалочка… Надо шлёпать по железу, пока не остыло. Хоть ладошки согреешь… Ох и зажигалка… Та-ак и рвёт! Та-ак и рвёт! Э-эх!.. Так и просится ж на грех!
— Не может… быть… — разгромленно выдохнул Валерка. — Ты не боишься поймать от этой незнакомки насморк?
— Не переживай… Не боюсь. Я смелый. А если что… Если насморк лечить — пройдёт за семь дней. А если не лечить — сам проедет за неделю. Так что всё вырулится на океюшки!
— Да я совсем про другой насморк!
— И я про тот же самый!
Валерка выставил новый довод:
— Слушай, красавчег… Ну она ж тебе… совсем чужачка…
— Эк дурило! Да у холостого мужика нет чужих баб. Была чужая — будет родная! А заодно и кособланки[155]
ей выровняю… Доброе дело попутно сделаю.— И ты думаешь, — мстительно захрипел сквозь зубы Валерка, — я кинусь в лакейки к твоему клёву?
— Ты что, нерукопожатый, так вывихнуто вылупился? Перекупался? Или один геройски разгерметизировал бутылёк газировки?[156]
Наш кутёнок выпускает коготки… Не пыли уж так… Кончай быковать… Кончай этот придурёж! Не расходись… Сократись, дружочек мой… Я не узнаю тебя… Поднял вокал… Как детей укладывают спать? Приказом. На горшок и спать! Ну!?… Давай!.. Раньше ты коготки не показывал…— Так то раньше… Выиграл — моя! Я её лучше своему спасителю отдам!
Валерка выхватил у Гордея бутылку и, перебирая одними ногами, подплыл к утопленнику, бережно поставил её тому на грудь.
Когда Валерка вернулся, Гордей с видимым горем на лице молча приложил Валерке палец ко лбу и грозно зашипел.
Так шипит спускаемый из перегретого котла пар.
Валерка сошвырнул Гордееву руку и побрёл к велосипеду.
Гордей поплёлся следом, побито выговаривая: