Колония

Последствия введения карательных законов оказались для языка катастрофическими, поскольку школьное обучение и суды перешли на английский, на нем же писали договоры о найме, арендные книги, предписания, повестки — и это в стране, где 80 % населения говорило по-ирландски. Лишь около одной пятой всех жителей были двуязычны, именно эти люди и стали исполнять роли посредников, лавочников, трактирщиков, повитух, прислуги, торговцев вразнос и ремесленников — все они оказывали услуги англоговорящим протестантам: землевладельцам, судьям, барристерам, поверенным, чиновникам, военным, агентам. Те, кто говорил только по-ирландски, принадлежали к самым нищим слоям общества и жили в ужасных условиях на взятых в аренду фермах, в полной зависимости от благорасположения владельца и от урожая картофеля — единственного источника пропитания. Кроме того, католики обязаны были платить дань местному священнику Ирландской протестантской церкви.

Массон поднял глаза, глянул в окно. Ллойд шел к деревне — небритый, промокший, ссутулившийся. Массон проследил, как англичанин проследовал мимо его окна, опустив глаза в землю. Послушал, как Ллойд открывает дверь своего коттеджа, заходит внутрь. Вернулся к работе.

Ирландский язык, изолированный от центров власти и образования, от стремительного развития книгопечатания в континентальной Европе, маргинализировался и все отчетливее превращался в устный язык бедняков, на котором идеи и идеалы распространялись только через поэзию и политические стихи. Ирландская поэзия, ранее состоявшая из ламентаций по поводу взаимоотношений с природой и окружающим миром, сильно политизировалась, многие поэты мечтали о временах, когда Ирландия вновь превратится в католическую страну, уважающую свою гэльскую культуру.

Моноязычные ирландские стихи постепенно становились двуязычными — поэты использовали английский и ирландский в рамках одной фразы или переключались с языка на язык между строфами, в середине XVIII века стали появляться макаронические произведения, созданные авторами, которые неплохо владели обоими языками и писали для аудитории, более или менее знакомой с английским: это рецептивный билингвизм, который мы сегодня наблюдаем на этом далеком острове, например, в лице Бан И Нил: она понимает английский, но говорит только по-ирландски.

Он проследил, как Ллойд вновь идет мимо, в сухом, но при этом немытый и небритый, движется в сторону кухни Бан И Нил. Ллойд постучал в дверь, вошел внутрь, переполошил Марейд — она, все еще в воскресном наряде, сидела у очага, слушала радио и вязала, расправив на коленях угольно-серую шерсть. Она ему улыбнулась.

An bhfuil ocras ort?

Он кивнул.

Она отложила вязанье, выключила радио, встала. Указала на стол. Он сел. Она сложила на тарелку яичницу-болтушку, хлеб, плюшки. Налила чая.

Спасибо, сказал он.

Та failte romhat, сказала она. Не за что.

Вы говорите по-английски, сказал он.

Giota beag, сказала она. Немножко.

В кухню вошла Бан И Нил. Поздоровалась с Ллойдом, заговорила с Марейд. Женщины вышли, потом вернулись, переодевшись в повседневное, — готовить еду, разводить огонь. Ллойд ел и пил, радуясь теплу, что разливается внутри.

Спасибо, сказал он.

И снова зашагал под дождем к своему коттеджу плесень

сырость наступает

и не сдается

Он развел огонь и у себя, поставил греться воду, чтобы принять ванну и побриться. Повесил занавески на место, бродил по дому, пока грелась вода, рассматривал свою работу на мольберте, работы других на стенах. Взял книгу с рисунками Рембрандта

тушь с размывкой

бурые тона

простые линии

мягкость

женщина спит

женщина читает

женщина купается

Он гудел себе под нос, пока наполнял ванну, тер мочалкой кожу, брился; мимо окна прошли островные, брели под дождем, несли коробки, шествие замыкали Михал и Франсис, роняли капли воды на пол кухни Бан И Нил.

Переоденьтесь, прежде чем сесть, сказала Бан И Нил.

Указала на спальню рядом с кухней.

Там есть мужская одежда.

Франсис поставил коробку на край стола и вслед за Михалом пошел в соседнюю комнату. Марейд вылила сливки в муку, подняла голову, когда Михал вернулся в одежде ее отца, Франсис в одежде ее мужа.

Какой на завтра прогноз? — спросила Бан И Нил. Вроде за ночь должно распогодиться, сказал

Михал. Все будет путем.

Когда уходите?

Давай телку в бухту к семи. Тогда точно успеем. Бан И Нил налила воды в чайник.

Продай за хорошую цену, Михал, сказала она. Сделаю.

Чтобы зиму прожить.

Тебе и на весну хватит, Айна.

Бан И Нил уставилась на него — на мужчину в одежде ее мужа.

Будешь нас дальше грабить — не проживу, сказала она.

Ты больше моего получаешь, Айна.

Тогда выходит, ты вообще ничего.

Марейд слепила каравай, подровняла.

Страшные дела на севере творятся, сказала она. У одного из этих девять детей было.

Михал покачал головой.

Жуть что такое.

Он был протестантом, сказала Марейд. И девять детей.

Большая редкость, сказала Бан И Нил.

Марейд переложила каравай на противень.

Представь, каково его жене, сказала она. Все девять на тебя смотрят и хотят знать, что дальше будет.

Он бы думал про это, когда вступал в Полк обороны, сказал Франсис.

Он был резервистом, Франсис.