Колосок с Куликова поля

Конечно, я тоже решил отстирать свою рубаху до настоя­щей белизны, как мама. Разыскав продолговатый плоский ка­мень, я прикатил его к воде. Найти камень поменьше, вместо валька, было совсем пустяковым делом. И вот я снова стоял на берегу, мочил в теплой воде рубаху, потом укладывал на плос­кий камень и старательно колотил по ней другим камнем. Но такого звонкого перестука, как от маминого валька, у меня не выходило. Мне же казалось, что именно веселый звонкий пе­рестук необходим для того, чтобы отмыть рубаху до самой чис­той чистоты. И я стучал все сильнее.

Когда же снова отжал рубаху и расстелил на чистой лужай­ке сушить, у меня похолодело внутри: она была вся в больших и маленьких дырах, словно ее изжевала корова! И крупные, как горошины, слезы сами собой побежали по моим грязным щекам.

Подобрав то, что осталось от рубахи, я побрел вдоль берега. Куда — не все ли равно! Незаметно я оказался за деревней. Овраг становился все меньше, склоны отложе. В густой траве чаще стали попадаться большие валуны. Я уселся возле одного из них, прижался к его теплому, нагретому солнцем боку и не­заметно уснул — словно дома на печке.

Здесь и нашла меня наша соседка тетка Пелагея, которая собирала в овраге луговые опенки, и привела домой. Она про­сидела у нас целый вечер, развлекая маму разговорами, иначе не избежать бы мне хорошей выволочки.

Мало порадовался я на свою новую рубаху, всего несколько дней, но запомнил на всю жизнь.

Объявила всем весна,

Что в селе — субботник.

Солнце трудится с утра,

Как волшебный плотник:

Из-за пазухи лучи

Солнце вынимает

И на голые сучки

Листья прибивает.

Мы работаем в саду.

Я сгребаю лебеду,

Щепки, листья — всякий сор,

И ношу его в костер.

День стоит прозрачно-синий,

И у каждого двора

Голубые плети дыма

Вырастают из костра.

ОТЦОВСКИЕ РУКИ

Вернулся с фронта отец — незнакомый, с жесткими проку­ренными усами. Вечером, когда в избу набились односельчане (у нас еще никогда не собиралось столько народу, и я радовал­ся этому многолюдью), отец много и долго рассказывал. Слушали его с таким интересом, что даже забывали о всевозмож­ных закусках, которыми были уставлены два сдвинутых вместе стола. Но я, конечно, о них не забывал.

Из многочисленных рассказов отца меня особенно поразил один — о его руках. Однажды они обороняли небольшую дере­вушку в Белоруссии. Отец залег в меже на огороде и оттуда отстреливался. Во время боя начался дождь, который вскоре перешел в настоящий ливень. А немец все прет и прет, по де­ревушке стала бить его минометная батарея. Одна мина разор­валась совсем близко от отца, его ранило в обе руки, он поте­рял сознание. Когда фашистов отбили, здесь, в меже, по кото­рой с шумом бежала вода, его подобрали санитары и отправи­ли в госпиталь.

— Руки у меня почернели аж по самые плечи. Врачи гово­рили: надо отрезать, а то помрешь... Но я не дался: какой же я работник без рук? — со смущенной улыбкой признавался отец. — И вот ничего, целы остались

Он положил на стол два тяжелых кулака, затем разжал их и пошевелил длинными, желтоватыми от махорки пальцами. Му­жики за столом качали головами, гремели вилками и стакана­ми. Мама в белом платочке беззвучно плакала, улыбалась сквозь слезы и поминутно выбегала на кухню, чтобы принести то горячей картошки, то зеленого луку, то еще что-нибудь из съестного. А я во все глаза смотрел на отца и никак не мог представить его себе без рук.

Гости у нас засиделись далеко за полночь. Как расходились, я не помню: уснул на коленях у отца, прижавшись щекой к его теплой шершавой ладони.

На следующее утро отец подозвал меня к себе, развязал свой походный вещмешок и вынул оттуда небольшую дощечку с дырочками с одной стороны. Плоские бока дощечки были обиты блестящими железными полосками.

— Это тебе, — сказал отец, — играй.

Я повертел дощечку в руках, прикидывая, куда бы ее мож­но было приспособить в своих играх, но ничего придумать сразу не мог. Отец засмеялся, взял у меня дощечку и стал дуть в дырочки. И дощечка ожила: из нее вдруг посыпались, как звон­кие шарики, мелодичные, певучие звуки.

— Это губная гармошка, — объяснил мне отец. — В Герма­нии на таких не только ребятишки, но и большие играют.

И я снова взял отцовский подарок уже с большим благого­вением. Ведь такого еще не было ни у кого из ребят во всей Ключевке!

— Ну, а теперь пойдем посмотрим наше хозяйство, пока ма­ма завтрак готовит.