Колыбель

— Не понимаю я этого, — заволновался Демидушдка, — мудреное ты стал сказывать, этава. Лучше, когда ты про корешок говоришь. Тогда и я понимаю. А такое не разумею.

— А корешок-то, друг Демидушка, и в самом деле живой оказался. — Комитас пристально посмотрел на собеседника.

— Так ты же его не... этава, не жевал?

— При чем тут жевал, не жевал? Я его зарыл у Чар ной балки.

— Ну и зарыл.

— Зарыл и забыл. А сейчас пришел, гляжу, а он и пророс.

— Вона, этава, какое, выходит, дело.

— Живая трава из этого корешка выросла, Демидушка. Живая! Я был просто потрясен, понимаешь? Димику своему говорю, а он: может быть, может быть... И тут же забыл, что я ему сказал. Он, по-моему, толком и не понял, о каком таком корешке я ему рассказываю. Он, Демидушка, на меня как на санитара смотрит, как на выжившего из ума... Он, по-моему, стесняется меня, а?

— Та нет, Дмитрий Степанович уважительный. Он сильно занятый, это да. Но уважительный. Больница у него... Забот сколь!

— Ладно. Не про него сейчас речь. Пойдем!

— Куда?

— За кудыкину гору. Покажу тебе, как пророс корень живой.

— Этот корень можно было бы... дать кому на пробу, чтобы сразу — все доказательства...

— Такими корнями не разбрасываются.

— Оно верно. Только вот Олисава...

— Тогда я не знал ничего про этот корень. Я о нем слишком поздно вспомнил...

Показался вулкан. Олисава решил проехаться мимо каменоломен, съехал с асфальта на старую дорогу. И вдруг ему показалось: не с асфальта он только что съехал на старую дорогу, а вырвался из иного мира, где жизнь течет по своим строгим законам большой земли и большой стройки. Там строится станция. И все люди, живущие этой задачей, и даже те, кто просто находится вокруг площадки, кажется, начисто забыли о Досхии и его бедах. Даже не думают о том, что станция может и помочь морю. Начальник стройки тоже, видимо, из таких. Приехал на новое место. Перед ним на стене план, на столе проект станции. Его дело, не особенно отклоняясь от этих двух документов, сооружать, воздвигать, строить... Это или что-то в этом духе на ходу бросил Абуладзе в первый к нему, Олисавы, визит.

Впереди в красном от садящегося солнца пространстве озера Актуз Олисава увидел странную картину. Черный продолговатый предмет, словно только что опустившийся из других миров или по крайней мере вырвавшийся из какого-нибудь фантастического фильма, покоился на твердом паркете пересохшего водоема. Но не весь Актуз пересох до такой степени. Остались участки с жидким илом. Как раз на таком участке, неподалеку от «летательного аппарата», копошилось небольшого роста блестящее существо, черное с головы до ног.

Когда Олисава подъехал к «месту высадки», из-за стоящей на сухом дне озера «Волги» выглянул перемазанный илом Актуза маленький человек в очках. Убедившись, что в «Москвиче» нет женщин, начальник строительства Давид Амиранович Абуладзе выругался и вернулся к своему делу.

Воды поблизости не было, и Олисава понял, что Абуладзе поедет смывать с себя грязь к морю, скорее всего куда-нибудь к Красным Кручам, возможно, за третий скалистый выступ. Расчет был верным. Абуладзе наконец, не глядя в сторону Олисавы, поправил мешковину, укрывающую сиденье, черный, как бес, забрался в «Волгу» и, раздраженно крутнувшись, поехал прочь. Олисава за ним. На берегу моря машина начальника, блеснув фонарями заднего света, остановилась. Олисава припарковался рядом, когда Абуладзе в машине уже не было. Начальник строительства в полном обмундировании появился минут через пятнадцать. Тут уж Олисава был наготове.

— Давид Амиранович! — окликнул он бодро.

Тот сел за руль, не оглянувшись. Олисава видел по силуэту, просто обиделся человек, а зла не держит.

— Ну что там еще? — наконец подал голос Абуладзе.

— Давайте наконец поговорим, — предложил Олисава.

— Нэт, ты скажи, зачэм смэялся? — выскочил Абуладзе из машины. — Смэшно тэбэ! Хотэл бы я пасматрэть, как бы ты сваи нэрвы лэчил на моем мэстэ.

— Извините, Давид Амиранович, я смеялся не над вами, — начал было Олисава.

— Ему смэшно. Вэселый чэлавэк... — все еще горячась, продолжал Абуладзе.

— Я подумал, мне показалось, Давид Амиранович, что это не вы, а собрат по разуму.

— Э? — блеснул очками Абуладзе.

— Издали ваша машина и вы в этом самом виде...

— Издэваешься, да? Тэбэ смэшно?

Олисава залез в «Волгу». Абуладзе глядел на неожиданного собеседника все еще настороженно.

— Я знаю, чэго ты хочэшь. Скажу, что это нэвозможно, чэго ты хочэшь... Стройка не пионэрский лагерь, ее нэ нэрэнэсешь, да! Прэжде, чэм ее начинать, умные люди хорошо подумали. А тут появляется кто-то и хочэт запрэтить станцию... Ты что, самый умный? Ты умнэй министра, да?

— Никто не собирается запрещать строить станцию, Давид Амиранович! — перебил Олисава. — Я только хочу заручиться вашей поддержкой.

— Интэрэсно, — протянул Абуладзе.

— Озером, бог с ним, так и быть, мы жертвуем, — продолжал Олисава. — Жаль, конечно, целебное озеро. — При этих словах Абуладзе аж подпрыгнул, но смолчал. — А вот морю помочь надо!

— Морэ тут ни при чем. Морэ останется морэм.