Колыбель

Олисава понес бакабаша к самой воде. Опустился на корточки. Прибоя почти не было. Слюдяной край воды касался ботинок. Бакабаш, унюхав море, рванулся и выскользнул из рук Владимира. И замер, провиснув между неглубоким дном и поверхностью воды. Длилось это недолго. Вода изгнала из жабер воздух, тело бакабаша насытилось растворенным в соленой жидкости кислородом, он ударил плавниками и одним броском скрылся в глубине.

Андрюха Колосов, высокий, щуплый, видел: людям понравилась его идея. Ишь как идут... Казалось, все жители Красных Круч решили прийти к Фелюжьему носу. И не потому, что назначено собрание на воскресенье. Дорого людям это место. Нет семьи в этом старинном придосхийском селе, фамилия которой не была бы начертана на металлических крыльях памятника, похожего на птицу. Отцы, сыны, братья, не вернувшиеся с войны... Дядька Андрюхи, Захар Колосов, сделал памятник, когда вернулся с войны в Красные Кручи, глухой и безмолвный. Дядька Захар сверлил именослов вручную. Долгая то была работа и тяжкая для него, с каждым днем терявшего силу. А когда имена всех сгинувших на войне земляков занес на железо, нашел место на нем и для себя — не захотел себя отделять от них, потому что знал свой близкий смертный час.

Перекрасить надо Фелюжий нос, думал Андрюха, сидя за столом, покрытым красной материей. Золотом бы покрыть шершавый металл, чтобы сверкал памятник в солнце, виден был издалека.

Когда выяснились неизвестные тогда, сразу же после войны, новые имена павших, Андрюха сам взялся занести их на металл. Сколько сверл поломал! Ему казалось, когда закончил дело, что не он сделал эту работу, а пули, что свистели на войне, прилетели сюда, на берег Досхия, выбили на крыльях Фелюжьего носа имена односельчан...

А жители все подходили — и коренные, и новоселы-строители. Переговаривались под шум Досхия, который, казалось, тоже, как живой свидетель былого, что-то пытался сказать людям. И люди, говоря друг другу свое — важное и неважное, но одинаково необходимое, слышали голос моря, слушали его и понимали Досхий каждый по-своему, по-человечески.

А вот показалась машина Жванка. Богдан Гордеевич тоже решил побывать на этом собрании. Выступать, он сказал заранее, не будет, а поприсутствовать непременно поприсутствует. Собрание необычное — прием в комсомол. Тех, кто прибыл на ударную комсомольскую стройку самотеком, без путевок. Андрюху и его сверстников тоже принимали в комсомол у Фелюжьего носа. Целые поколения села становились тут пионерами и комсомольцами. Теперь появилась еще одна традиция — новобрачные из сельсовета прямо сюда правят прежде, чем сесть за свадебный стол. Андрюхе хочется, чтобы и строители узнали дорогу к памятнику. Андрюха Колосов хочет, чтобы новоселы прониклись этой святостью. Случится это, станет и для пришлых дорого все, что дорого старожилам. И море, и память, и земля. Сегодняшнее событие для строителей должно стать дорогим надолго. И для этого Андрюха сделает все от него зависящее.

Вместе со Жванком приехали Руснак, Абуладзе и Зенкин. Парторг и секретарь райкома, начальник стройки направляются к Андрюхе, сидящему за красным столом. Зенкин что-то замешкался у багажника райкомовской «Волги». Охапку цветов привезли. Андрюха как-то из виду выпустил. Цветы необходимы. А ни ему, ни Вороному и в голову не пришла эта мысль. А где же Никита?

Только подумал, появился Никита с бригадой. Тут и Вася Конешно, и Степка. Тоже цветы тащат. Тюльпаны. Ясно, где взяли. Шура Бакланов расщедрился. Подкатил и Зайцев. Выбирается из «Волги», отдуваясь. И как он с такими габаритами помещается в машине?..

Андрюха выходит из-за стола. Он свое выполнил — организовал явку. Теперь осталось выступить как следует. Собрание будет вести Никита — это обязанность комсорга.

А в это время из Чернокаменки выезжал на своем «Москвиче» Олисава. Он замешкался, разыскивая старого Руснака, которого хотел свозить на собрание. Дома того не оказалось. Соседка — полная заспанная баба, увидев Олисаву, заглядывающего в маленькие оконца руснаковской хаты, вышла из своей калитки и пояснила, что рыбинспектор с утра пораньше вышел в море. Олисава, сожалея, что загодя не предупредил Руснака, заторопился. Уже на выезде из Чернокаменки увидел бегущего наперерез машине Тритона.

— Подбросишь до Круч? — наклонился к опущенному боковому стеклу «Москвича» Павел.

— На свидание опаздываешь? — спросил Олисава.

— Ты имеешь в виду Диану?

— Разумеется...

— Это сложный вопрос, — вздохнул Павел. — Вышла мне у Дианы полная отставка.

— Жаль, — ответил Олисава, прибавляя газу. — А мне эта девушка показалась, даже очень. — Олисава посмотрел на Тритона и подумал: что значит вырос и живет у моря. Совсем не заметен возраст. Ну, от силы тридцать лет молодцу!

— В лагере пересменка. Диана уехала на побывку домой, — сообщил Тритон.

— Да? — Олисава взглянул на него с иронией. — Ну а дальше что?

— Жду! Как только вернется, попробую исправиться...

— В загс поведешь?

— А почему бы нет? Согласилась бы только...