Колыбель

Вася Конешно ходил по Красным Кручам с мешком — тяжелым, глухим, пропитанным морским духом — и предлагал встречному и поперечному: «Возьми калкану. За так отдаю. Чесслово, свежачок. Сам утром в Змеиной бухте наловил». Люди брали неохотно. Уж не укачанную предлагает? Кто сильно сомневался, отходил. Более трезвые понимали, что укачанной рыба не могла быть, шторма ведь не было. Брали тяжкие плоские рыбины и видели на спинах следы ножевых ударов, заглядывали в жабры — те были еще розовые; успокаивались окончательно. Оглядываясь, несли по домам, радуясь неожиданной добыче. Вася глядел им вслед, про себя ругаясь: «Вот народ! Никому и в голову не придет хотя бы для вида упрекнуть! Что ты, мол, Вася, совесть бы поимел камбалу не в сезон губить! Чихать им на матушку-природу! Разве ж им камбалу есть? Бычка поганого им жалко отдать. Не стоят они и его!»

И это помогало. Вася от такой своей ругани веселел, ибо чувствовал себя чище и достойнее тех, кто брал у него рыбу, которую он, не совладав с жадностью, добыл утром, которую не знал бы куда и девать, если бы не эти люди.

Купили у Васи камбалу какие-то чужаки, проезжавшие на «Жигулях» мимо Красных Круч. После чего заглянул в магазин, взял бутылку хереса, выпил от огорчения. К городку подошел, и так ему захотелось что-нибудь потихонечку затянуть. Спеть что-то такое, для души. После огорчения захотелось погреть душу песнею. Когда-то в детстве мать певала по вечерам. Ох и песня ж была! Ласковая, грустная. Про Васылька, что сено косит. Прямо за душу брала, аж до слез хватала. У матери всегда, помнится, глаза мокрые были, когда пела она. А у Васи и сейчас внутри песня эта звучит. Какие же слова в ней? Не вспоминаются, хоть умри. Простые-простые слова, а вот и забылись почему-то. Что же это такое? Звучит песня в душе, а спеть Вася не может, слова забылись.

В те поры, когда мать запевала эту песню, Вася все у нее допытывался: «А правда, мама, война кончилась?» — «Кончилась, Васылько, кончилась, хай же ей грэць!» — сквозь песню отвечала мать. Тогда она была совсем еще молодая. Вася не помнит, как она тогда выглядела. Вроде ничего была, а вот замуж никто ее не взял. Наверное, потому, что с дитем была. Кому нужна с дитем? Нетронутых девок было много. Полно было незамужних. Не брали даже девок, что из-за войны перестарками к тому времени оказались.

И горько Васе стало от этих неожиданно навалившихся воспоминаний. «Кончилась война или нет? Мама?» — «Кончилась, Васылько, кончилась уже». Вася хотел всегда спросить у матери еще об одном, во что не верил. Про батьку своего: вернется он или на самом деле пропал на войне? Было Васе семь — восьмой тогда. Совсем дитя, а вот докумекал, что нельзя у матери такое спрашивать. Почему-то казалось, что нельзя про такое спрашивать. Просто ждал. Не верил и ждал. Вдруг батько отыщется, вернется.

Возвращались другие. И в Красные Кручи. Дядька Захар Колосов, контуженый. А потом светился, как тарань или бакабаш вяленый. Он еще построил потом Фелюжий нос. Памятник не вернувшимся с войны. Просверлил на железе памятника и Васину фамилию. Даже после этого Вася все еще надеялся, что батька вернется. Ждал Вася. А мать пела по вечерам. И плакала.

Уже у самого дома почуял Вася беспокойство. Ускорил шаг. Толкнул дверь.

— Мам, что вы, а?

Матрена сидела у стола. Маленькая, серая, словно степная птичка.

— Дэ ты, сынок, ходышь?

— Что ты, заболела?

— Не. Здоровая. Ты дэ ходышь?

— Рыбу сжарила?

— Хай вона пощезнэ, рыба твоя, сынок!

— Что ты?

— Иди до лодки. Там тэбэ инспектор...

— Валька? Иванов?

— Та хто ж еще?

Вася выскочил из хаты. Перешагнул через повалившуюся загородку.

Точно! Рядом с его лодкой качается катер рыбинспектора.

— Явился? — раздалось сзади.

Вася резко обернулся, так его этот голос врасплох застал.

— А что? — негромко спросил.

— А ничего. Судить будут тебя, негодяя. Сейчас я заберу твою лодку. А потом, завтра... Завтра же поеду в прокуратуру. Хватит! Надо же с кого-то начинать, чтоб другим неповадно было.

— С меня, значит, начать хочешь, чтобы другим неповадно, так?

— Да ты к тому же и нетрезвый!

— Не твое дело. Ты мне не начальство. К тому же сегодня выходной.

— Я лодку забираю. — Валентин двинулся к воде, занес ногу, чтобы ступить на свой катер.

— Геть! — заорал Вася. — Тока тронь лодку!

Валентин обернулся резко:

— Ты мне еще угрожать? Ворюга! Вредитель!

Вася выставил руки вперед.

— Иди, иди ко мне. Поговорим.

Валентин подошел, и, не успел Вася схватить его, как получил сильный удар по рукам.

— Так ты еще бьесся? Ну что же, первым начал... — Вася пригнулся, норовя ответить на удар. Но рыбинспектор увернулся. Вася потерял равновесие. Упал. Оцарапал лицо о ракушки.

— Завтра не ты, а я на тебя в суд подам. Сниму побои и подам, — сопя и чертыхаясь, поднимался Вася.

— Ты не только ворюга, но и трус к тому же, — спокойно сказал Валентин.