Колыбель богов

Повод для того, чтобы направить посольство в Микены, нашёлся весьма злободневный. Минос предлагал Сфенелу объединиться для борьбы с «народами моря», которые в последнее десятилетие стали изрядно досаждать всей Эгеиде. Они грабили не только торговые суда (в том числе и ахейцев), но ещё стали нападать и на прибрежные города и селения. (Что, собственно говоря, и произошло в Кидонии).

Аройо призывал Сфенела, как ванаку, «старшего царя» ахейцев, которому были подвластны младшие правители-басилеи других городов Арголиды, собрать войско, а Крит, в свою очередь, предоставит боевые корабли. Ведь всем народам Ойкумены известна мощь критского флота и сила пеших воинов Ахиявы[111]. Вместе они могут быстро разгромить крепости пиратствующих «народов моря» на островах Зелёного моря.

Конечно же Сфенел не сказал ни «да», ни «нет». Договор требовал долгого и серьёзного обсуждения, расходы на военные действия могли опустошить сокровищницы ахейских городов, а выгода от войны с пиратами была совсем мизерной, поэтому без одобрения басилеев и других вождей ахейцев заключать его было нельзя. На это и рассчитывал минос. Посольству Крита нужно было ждать окончательного решения ванаки долго, а значит, у Даро и Атеа будет вполне достаточно времени, чтобы обстоятельно разведать в главной цитадели ахейцев всё, что им нужно.

В мегароне кроме ванаки Сфенела присутствовали четырнадцать его советников — телестов, несколько наиболее уважаемых жрецов, лавагет — главный воевода, который командовал флотом и пешим войском, равакета — «владыка народов» — начальник сухопутных воинов, гекветы — знать и высокопоставленные сановники, сопровождавшие властителя, его свита, а также множество других вельмож, и семья Сфенела: его жена Никиппа и дети — дочери Алкиона и Медуса, а также сын Еврисфей[112].

Народу в мегарон набилось много, и не только ради церемонии встречи посольства повелителя могущественного Крита. После удачной охоты предполагался большой пир, и запахи поджаривающейся на кострах дичи долетали даже в зал приёмов, заставляя ахейскую знать пускать голодные слюни. Все с нетерпением ждали, когда закончится официальная часть приёма, и когда это случилось, мегарон наполнился возбуждёнными голосами.

В отличие от угощения, которое выставил басилей Тиринфа престарелый Прет, стол ванаки был разнообразен и богат. Он ломился от всевозможной дичи, даров моря, полей, огородов и садов, начиная с оленьей туши, запечённой на вертеле. Жареные и тушёные куропатки и фазаны, весьма искусно приготовленные фаршированные каракатицы, морской скат под пряным соусом, жареные голуби и дрозды со специями, копчёные мурены и камбалы, приготовленные с пахучими травами, солёная сельдь, говяжьи мозги, баранина и молодая козлятина, ячменные и пшеничные лепёшки, козий сыр, солёные оливки, фиги, смоквы... «Похоже, все эти яства готовил повар-кефтиу, или ахейцы научились поварскому искусству у жителей Крита», — решил приятно изумлённый Даро, который от волнения — ведь это первый в его жизни посольский приём! — сильно проголодался.

И конечно же, на столе присутствовали разнообразные вина. Правда, ахейцы пили их, смешивая с водой, что для критян было необычно. Создавалось впечатление, что ванака пытается сэкономить на дорогом привозном вине (а оно действительно стоило немало), но Видамата объяснил на ухо Даро, что у ахейцев так принято. Пришлось юному эпакридиарху и остальным кефтиу глотать «испорченный» напиток, как он мысленно наименовал превосходное вино из Айгюптоса, изрядно разбавленное водой, отчего оно совершенно потеряло вкус, и при этом не морщиться.

На удивление, среди микенской знати, присутствующей на пиру, у Даро образовался нечаянный знакомый. Это был богато разодетый юноша приятной наружности, судя по широкому развороту плеч и рельефным мышцам — атлет. Увидев эпакридиарха, он от изумления открыл рот, а затем, когда пришла пора размещения за пиршественным столом, постарался оказаться поближе к Даро.

Когда начался пир и все усиленно заработали челюстями, он обратился к эпакридиарху:

— Хайре! Сидеть с тобой за одним столом для меня великая честь!

Даро улыбнулся в ответ и произнёс приветствие на критском языке. Он усиленно делал вид, что не понимает речей юноши.

— Ты помнишь меня? — спросил микенец.

— Я не знаю ахейского языка, — смущённо развёл Даро руками.

— Вот дурья башка! — выругался юноша и постучал себя костяшками пальцев по голове. — Извини, я не знал... — Теперь он говорил почти как кефтиу, только с небольшим акцентом. — Ты — Даро, победитель в пигмахии! А меня зовут Афобий. Я участвовал в священных играх с быком в Коносо, когда чествовали миноса.

Как он мог его не узнать?! Даро едва не повторил жест Афобия, чтобы услышать гул в своей пустой голове. Ну конечно же, это был тот самый отчаянный храбрец, который несколько раз делал смертельно опасное двойное сальто над тавросом!