Колыбель богов

Напротив трона возвышался высокий парапет, на котором стояли деревянные колонны, поддерживающие покрытый богатой росписью потолок. За этим парапетом находилась неприметная каменная лесенка, по которой можно было спуститься в облицованное алебастровыми плитами помещение. В нём содержались несколько священных змей; другие находились в подземном помещении дворца. Обычно в дневное время они спали в расставленных на полу специальных сосудах.

Появление оттуда змей в неурочное время всегда было неблагоприятным признаком, так как они предчувствовали землетрясения, нередко случающиеся на острове. Минос должен был об этом знать, чтобы как можно скорее предпринять необходимые меры для спасения себя, своей семьи и придворных.

Подождав, пока двое статных придворных закроют трон ширмой из тонкого виссона, сотканного в Айгюптосе (они делали это, не поднимая головы, чтобы не оскорбить своим взглядом живое божество — миноса), Аройо уселся, устроился поудобней и коротко бросил:

— Зови...

Приказ предназначался всё тому же юноше, который помогал ему облачаться. Его придворный статус звучал как «Тот, Который Вхож». Это была большая честь — лицезреть священный облик миноса. Не каждому придворному это было позволено. И юноша был очень горд этим.

Зал постепенно заполнялся Высшими — жрецами (в первую очередь), старейшинами и советниками. Минос сидел совершенно неподвижно, как истукан, и рассматривал золотое изображение двойной секиры — лабриса, вышитое на полотнище ширмы, которая полностью скрывала фигуру и лицо властелина Крита.

Наряду с бычьими рогами, лабрис присутствовал везде: в настенных росписях, на каменных изваяниях, снаружи и внутри дворца, в горных пещерах-святилищах и даже на отдельных столбах рядом с поселениями, куда земледельцы приносили свои жертвенные дары Божественному Двойному Топору. В личном святилище Аройо, где находился жертвенник (оно располагалось с южной стороны малого тронного зала), на четырёхугольных каменных столбах барельефы Двойного Топора были вырезаны, согласно преданию, ещё при жизни первого Миноса. Повелитель Крита всегда ощущал священный трепет, прикасаясь к грубо высеченным в камне изображениям лабриса.

Но вот послышался торжественный голос Главного Распорядителя, который вначале перечислил все титулы правящего фараона Айгюптоса, потом назвал его тронное имя (очень важно было не ошибиться, ведь оно состояло из пяти длинных имён), а затем провозгласил:

— ...От имени властелина Великого Дома[79] и лично от себя посол Иб-нуб-месуаджет-Усер приветствует тебя, повелитель Кефтиу!

И приём начался...

Тем временем недалеко от Коносо, на равнине, через которую протекала река Кайрато, собралось множество женщин. Своё название река получила недавно; прежде она называлась Аминисо. Река дала своё наименование городу и порту на побережье. В сезон дождей, обычно спокойная, Кайрато превращалась в бушующий поток, сметающий всё на своём пути. Её исток находился высоко в горах.

Вдалеке синели горные хребты, среди которых выделялась самая высокая гора острова Ида с раздвоенной вершиной. Имея малую толику воображения, её можно было представить огромными бычьими рогами; собственно говоря, кефтиу так и считали — что на вершине Иды возлежит сам Дивей, защитник и покровитель Крита, в образе тавроса. В предгорьях находились священные пещеры, где жрецы-мужчины совершали свои таинственные обряды. Но на Крите женщины-жрицы стояли выше их. В Лабиринте мужчины-жрецы ведали в основном хозяйственными делами, а отправлением разных священных обрядов занимались жрицы.

Цепь воинов в парадных одеяниях сдерживала толпу женщин из простонародья, которые не принимали участия в ритуале. Здесь же находились и колесницы придворных дам; юные возничие с трудом успокаивают запряжённых в колесницы лошадей, а они все были как на подбор — могучие хеттские жеребцы, и каждый из них стоит целое состояние.

Аэдона находилась неподалёку. Она стояла в окружении жриц и придворных дам у берега реки — на зелёном лугу, покрытом поздними цветами. Повелительница Крита и все другие женщины были с распущенными волосами, босые и обнажённые до пояса. Тихое мелодичное пение разносилось над быстрыми водами Кайрато, вплетаясь в бесконечный речной шум; это пели придворные дамы. У жриц была своя роль в этом действе. Древняя песня постепенно набрала силу, её темп ускорялся, и жрицы во главе с Аэдоной начали танцевать священный танец, предназначенный Тейе Матере. Словами древней песни женщины просили у Матери Богов благоволения к вновь «рождённому» миносу, чтобы все его замыслы исполнялись и чтобы народ Крита под его властью шёл к процветанию.