Колыбель богов

Жрец приник к щёлке в занавеси. Он ждал, пока свершится первое действо — вручение Аройо главной жрицей, которой была Аэдона, древнего жезла правителей Крита, принадлежавшего первому Миносу. Он представлял собой длинный пастуший посох из ароматического дерева с золотой головой тавроса на верхнем конце. Глаза священного быка казались живыми, потому что в каждый из них был вставлен драгоценный адамас[87], испускавший световые лучи во все стороны. Этот чрезвычайно редкий, дорогой и твёрдый камень добывался в такой далёкой стране, что дорогу туда не знали даже финикийцы. Каким образом он очутился у Нодаро, одного из лучших ювелиров Крита, сотворившего навершие посоха, никто понятия не имел. Это была его тайна.

Наконец первая часть ритуала свершилась. Ниметийо отдёрнул занавес и приказал Даро тихим голосом:

— Твой выход!

Юноша сделал четыре шага и остановился перед Аройо. Минос был с обнажённым мускулистым торсом и одет почти так же, как и Даро: набедренная повязка, расшитая золотом, только побогаче, высокие сапожки, а на шее несколько золотых ожерелий с крупными драгоценными каменьями. Кроме того, его бицепсы охватывали золотые браслеты с изображениями древних божеств, а в длинных пышных волосах с левой стороны пылал красным огнём сардис[88] в золотом обрамлении.

Правитель Крита оказался выше Даро на полголовы; все миносы были рослыми, а некоторые, как гласили легенды, обладали и вовсе огромным ростом. Но и Даро боги в этом отношении не обидели. Аройо сначала с удивлением, а затем с неожиданно проснувшейся симпатией некоторое время молча рассматривал незнакомого юношу. Он уже знал, что произошла замена, но этот вопрос его особо не волновал; Аэдона знает, что делает. И теперь он вынужден был признаться самому себе, что её выбор (ах да — выбор Тейе Матере!) оказался просто превосходным.

Юноша был широкоплеч, статен и, судя по буграм мышц на руках и груди, силён и хорошо тренирован. Он куда лучше смотрелся, нежели тот, который получил отставку, — сын одного из сановников, изнеженный придворный хлыщ, больше похожий на девушку, нежели на мужчину.

Наконец Аройо слегка прищурил глаза — это был условный знак. Даро приосанился, сделал ещё шаг вперёд, и молвил слегка охрипшим от волнения голосом:

— Боги приветствуют твоё рождение, минос! Они дают тебе своё благословение и обещают, что править ты будешь долго и счастливо, а подданные твои будут жить в радости и благополучии!..

Даро машинально проговаривал заученный назубок текст, глядя прямо в глаза миносу, которые постепенно приблизились к нему и стали огромными, как горные озёра. Он тонул в них, но продолжал отчаянно сопротивляться и говорил, говорил, пока совсем не выдохся. Хвала богам, это случилось на последней фразе, когда он передавал Аройо регалии властелина — старинный меч и такой же древний бич пастуха. Даро не замечал, что за ним с пристальным вниманием и удивлением следили собравшиеся в Зале Священных Секир. Их было совсем немного: Аэдона, дети миноса, Перито, правитель Стронгили, Ниметийо, ещё два жреца, убелённых сединами, с десяток высших сановников и двое придворных — жрица, помощница правительницы, и слуга миноса — Тот, Который Вхож.

Едва Даро закончил играть свою роль, юные жрецы разложили шкуры, по которым Аройо прошёл к трону и уселся на него с царственным видом рядом с Аэдоной, которая светилась радостью и вздохнула с облегчением. Он держал в одной руке меч, а в другой бич пастуха. Свой жезл минос вставил в два бронзовых кольца, вделанные в спинку трона, и голова золотого тавроса, на которую именно в этот момент упал солнечный луч из узкого оконца в стене, вспыхнула золотым огнём, а драгоценный адамас — глаза быка — засверкал, заискрился. «Добрый знак!» — с воодушевлением подумали собравшиеся в Зале Священных Секир и начали громко приветствовать «новорождённого».

Когда в зале отгремели приветственные крики приближённых миноса, Ниметийо сухо сказал Даро:

— Можешь быть свободным. Проводи его, — обратился он к одному из молодых жрецов.

Аройо услышал его слова и остановил жреца:

— Нет! Он будет со мной. — Голос миноса был строг, а во взгляде, который он бросил на Ниметийо, появилось ледяное выражение.

Ниметийо оставалось лишь покорно поклониться, хотя по его лицу было видно, что он раздражён решением Аройо.

Минос перевёл взгляд на Даро и незаметно для всех подмигнул — мол, держись, моё «божество». Только после этого Даро наконец выдохнул воздух, который распирал ему грудь — всю свою речь он произнёс на одном дыхании.

Глава 13 ЛЮБИМЕЦ БОГОВ

Атенаис с волнением смотрела на центральный двор Лабиринта, который стал ареной, где вскоре должны начаться соревнования по стрельбе из лука, кулачному бою и состоится главное представление дня — священные игры (или танцы, как их иногда называли) с быком. Все с нетерпением ждали появления «новорождённого» миноса.