Колыбельная

Впервые я оценила все плюсы связки. Мне не нужно было говорить, что я рада ему, обеспокоена темными кругами под его глазами и полосками раздраженной кожи под браслетами наручников, что я скучала… И вообще, такой стресс, такой стресс эта тонкая тюремная роба со слишком широким воротом, из-за которого заговорщически подмигивал чернильный дракон и выглядывала уютная черная майка-борцовка…

А он вполне мог вежливо поздороваться и переключить внимание на Беляну и ее недовольство, окатывая меня неспешным прибоем ответного желания, тщательно подавляемого и почти не заметного для окружающих. Его наставники по актерскому мастерству — или как это называется среди особистов — могли бы им гордиться. Лют уселся через кресло от меня, ленивым тоном трудоголика в заслуженном отпуске поддерживая разговор о нерадивых коллегах, и я знала, что, когда я выйду из домика, полоса песка на входе в купол обретет свой первозданный вид.

Явившийся следом Хотен несколько попортил идиллию, привычным нудным тоном проехавшись по поводу нерадивых бывших подчиненных, которым грозит трибунал. По мнению Верещагина, прежде, чем что-либо делать, следовало задуматься о том, какое влияние совершенное дело окажет на окружающих. Например, не бросит ли оно тень на репутацию бывшего начальства, похлопотавшего за новоявленного особиста?

«Новоявленный» особист одарил бывшее начальство вежливым оскалом и выдал волну острого, колкого раздражения на всю комнату. Хотен отозвался глухой досадой.

Никто из нас не произнес ни слова, да и излишне живой мимикой грешила я одна, но сопровождающие невольно отступили к стене. Особист машинально потянулся к кобуре, а Беляна сморщилась, будто сгрызла лимон вместе с кожурой.

— Не знаю, что за инфернальная муть сейчас происходит, но лучше бы вам троим угомониться, — с нажимом произнесла она, жестом остановив излишне прыткого коллегу.

— Твоя правда, — быстро согласилась я, стараясь игнорировать окутавшее меня раздражение. — А то еще дотянемся до Тайки…

Со стороны Люта пришло некоторое смущение, но встать на путь исправления нам определенно не было суждено.

Найден пришел одновременно с психологом, уже дружески улыбаясь ему и на ходу заканчивая очередную байку. Ему в сопровождающие выделили четверых человек: особист, порядочник, ревизор и контрразведчик, вооруженные до зубов — и тоже посмеивающиеся над байкой. Психолог же внимал с мягким профессиональным интересом, явно собирая материал для работы, и я невольно порадовалась, что не чувствую ни его, ни конвоиров. Это однозначно было бы чересчур.

Особенно — когда Найден закончил рассказ, вызвав невольные смешки у публики, и радостно уселся в кресло между мной и Лютом. Помещение мигом показалось мне слишком тесным, а мягкая поступь психолога, направившегося на свое место, — громким топотом.

Найден завозился, устраиваясь удобнее. Зазвенела цепочка наручников, тюремная роба звучно прошелестела по обивке кресла, и из слишком широкого ворота выглянули белесые ниточки старых шрамов. Найденыш откинулся на спинку, скользнул пальцами по массивному подлокотнику…

Я уже видела его в точно таком же кресле. Типовая промышленность, что с нее возьмешь?

Тогда он тоже расслабленно сползал по спинке, пока не нашел самое удобное положение. Это было опасно близко к буржуйке, и отраженные огненные отсветы продолжали свой танец, не делая разницы между нагретой обивкой кресла и обнаженной кожей, смуглой и горячей, и игра света и тени заставляла чернильный мотор на дне кровавой раны работать вдвое быстрее…

Найден поднял на меня взгляд и, видимо, вспомнил то же самое.

Его вожделение не имело ничего общего ни с хищным собственническим настроем Люта, ни с приглушенным интересом Хотена. Это была словно буря в пустыне — иссушающая, жаркая, всепроникающая, царапающая нежную кожу мириадами колких песчинок. Она подступала со всех сторон, опаляющая и безжалостная. Я облизнула пересохшие губы — и Найден охотно подался навстречу, вертикальный шрам на его лице вспыхнул ослепительно белым…

Звук был такой, будто в этой пустыне я повстречала песчаную змею. Шипение набирало силу, и найденыш остановился на середине движения, обернулся так резко, что мне показалось, будто он смазался в воздухе.

А шипение гармонично влилось в нецензурное слово, которым Лют припечатал Найдена.

— А ты еще и возмущен, что она выбрала не тебя? — с каким-то насмешливо-злорадным удивлением спросил найденыш.

Я бы многое сказала по поводу того, кто кого выбрал и над чем сейчас следовало сконцентрироваться вместо петушиных боев. Но во рту пересохло, обращенные ко мне лица размывались в каком-то странном многоцветном ореоле, а чужая ревность, помноженная на три, песчаной бурей ревела в пустой голове, иссекая череп острыми песчинками.

— Ратиша! — успел окликнуть психолог, привлекая внимание всех разом.

И под нахлынувшее со всех сторон беспокойство я закричала, зажимая уши, и съежилась в кресле, пока чужие эмоции не поглотила милосердная темнота.

Первым ощущением было блаженное ничего.