Колыбельная

Мое прикрытие изволило заявиться только на пятый день после ареста Люта, когда я валялась на кровати, уткнувшись в переговорник и обняв дремлющую Тайку. Я дурела от безделья и скуки, Сеть уже не спасала, и открытый на экране список доступных контактов манил простенькой черной записью.

«Злобный зачинщик

Вызов/сообщение»

Сеть не прогружала изображение, и над контактными данными висел черный квадрат.

— Плохая идея, — с порога сообщил мне Хотен и кивком отпустил своих сопровождающих.

— Знаю, — вздохнула я и села на кровати. Тайка подняла голову, окинула бывшего ревизора оценивающим взглядом и, широко зевнув, улеглась обратно.

Я не могла похвастаться аналогичным равнодушием.

От Хотена тянуло холодом и горечью. Для меня это сочетание навсегда обозначило вожделенную, недоступную силу, которой у меня было мало, чудовищно мало. По сравнению с Хотеном — все равно что вообще ничего…

Он подался вперед, потянув воздух носом, и закрыл дверь за своей спиной — я еще успела увидеть, как синхронно вытянулись рожи у двух ревизоров, сопровождавших его до моей комнаты, и обреченно вздохнула. Наивно было надеяться, что Хотен станет переживать из-за моей репутации. Да и смысл, теперь-то?..

— Операцию назначили через три дня, — скупо сообщил Хотен, усевшись на край кровати. Матрас сместился, и побеспокоенная Тайка с негодованием развернулась к бывшему ревизору мордой, недовольно сощурившись и донельзя напомнив этим Люта. — Нас соберут завтра и послезавтра для совместной консультации у психолога. Всех четверых.

«И двое из нас передерутся к чертям», — осознала я и прикусила губу.

— Лют не склонен переоценивать свое благоразумие, так что он просил передать, чтобы ты держалась подальше от нас всех, — сказал Хотен.

Он держал лицо и следил за жестами, как обычно, но легкая досада, которую я ощутила, была вовсе не моей.

— Тебя это не устраивает? — осторожно поинтересовалась я.

— Меня не устраивает подобранная компания, — буркнул Хотен, и на меня повеяло чужой неуверенностью.

— И что-то еще, — предположила я, — но ты не хочешь мне об этом говорить.

— Верно, — невозмутимо подтвердил Хотен. — И да, внезапный эмоциональный контакт действует мне на нервы. Это как если бы ты следила за каждым моим шагом, комментировала любое принятое решение и вдобавок влезала в переговорник, чтобы порыться в личных сообщениях… да еще злилась, когда я делал тебе замечание, вот как сейчас.

Я закатила глаза. Хотен в своем репертуаре: уж он-то знал, что сцены ревности и маниакальная слежка за парнем — совершенно не моя тема, но от нотации удержаться не мог.

— Психологу предстоит чертовски много работы, если мы хотим выступить единым фронтом, — пробормотала я.

На это Хотену возразить было нечего, и он устало махнул рукой. Но все-таки пошел и отчитался Самому, что всю лишнюю магию якобы забрал.

На следующий день за мной зашла Беляна и прежде всего сунула бонус от Беримира — полупрозрачный пластиковый пакетик с наклейкой. Я вдумчиво изучила название препарата и дозировку и на всякий случай переспросила:

— Успокоительное? А меня не вырубит посреди консультации?

— Признаться, именно на это я и рассчитываю, — мрачно пробурчала Беляна. — Ты драматично побледнеешь, рухнешь, и присутствующие хоть на пару секунд забудут про свои склоки. Потом, конечно, вообще в хлам разругаются, выясняя, кто виноват и что делать, но хоть пара секунд тишины…

Наивная. Хотен и пара секунд тишины? Как же.

— А Лют в таких случаях предлагал ириски, — вздохнула я и все-таки проглотила одну таблетку. Спокойнее не стало, но и сонливость никак не проявлялась, и я послушно отправилась за Беляной в соседний домик, где для такого дела освободили комнату.

Кто-то расстарался. Приглушил свет, отыскал чахлый фикус, чтобы торжественно водрузить его у окна, выстроил дугой четыре кресла с высокими спинками напротив пятого и даже честно повесил какую-то абстрактно-сюрреалистическую картину точно в центре боковой стены. Мы с Беляной пришли первыми, и она была вынуждена остаться до появления психолога — а потом у нее было вполне достаточно времени, чтобы в привычной безапелляционной манере проехаться по современному искусству, фикусу (на вид совсем не современному) и, наконец, по пунктуальности коллег.

Появившийся аккурат к концу тирады Лют охотно с ней согласился, заработав укоризненно-испуганные взгляды от своих конвоиров. Судя по их форме, сопровождение ему организовывали три разных ведомства: особисты, порядочники и ревизоры. Поскольку в свое время Лют успел поработать на все три организации, конвоирам было здорово не по себе.

Заключенный привычно не обращал на них внимания, зато зеркально поделился со мной своей радостью от встречи. Эмпатическая связь между нами была слабой, но его счастье — серебристое, легкое, искреннее — нахлынуло теплой волной, окутало океанским бризом и помогло куда лучше всяких успокоительных. Пусть Люту по-прежнему не стоило выказывать излишнего интереса, — к чему слова, если все и так понятно?