Колыбельная белых пираний

Вере кажется, что он уже обречен стать мальчиком-пираньей Артуром, живущим в его слепой глубине; что на месте выбитого зуба уже прорезается маленький острый треугольник. Пропитавшись болью, Луис будто становится ее воплощением. Он теперь словно мучительная смертельная болезнь, так легкомысленно, бездумно разбуженная на непроглядном речном дне и всплывшая на поверхность. Теперь эта болезнь поплывет по течению и, возможно, накинется на первого встречного.

Первой встречной оказывается Вера, все еще неподвижно сидящая и наблюдающая сцену его ухода, затаив дыхание. Мальчик останавливается в полуметре и внимательно смотрит круглыми покрасневшими глазами. Но смотрит не на нее, а куда-то сквозь, будто Веры здесь нет. Будто Вера вовсе не загораживает своим телом пространство, не создает препятствие на пути взгляда. Тоненькая кровяная струйка сбегает по подбородку и шее, пачкает серую мятую футболку, пахнущую солоноватым горячим потом. Мальчик жадно втягивает носом воздух и, постояв еще несколько секунд напротив Веры, обходит скамейку стороной. Он медленно удаляется в проем между зданиями, растворяется в сонном густом воздухе.

– Вика, дочка, ты так опять лодыжку вывихнешь! – обеспокоенно голосит красотка.

Вера по-прежнему оцепенело сидит на скамейке. Она думает о Луисе. О том, что ей самой не хотелось бы превратиться в речное острозубое чудовище; в чью-то будущую мучительную боль. И о том, что, если мир ее когда-нибудь вытеснит, она очень постарается остаться лежать склизким холодным камнем на самом дне реки, в непроглядной мути.

12

Сомик кандиру

Коршунов-Захаров за результатами анализов не приходит. Не записывается на повторный прием. Однако спустя три дня после похода на кладбище Вера видит его в больничном дворе – с холма крылатой коровы.

Он материализуется как-то совсем неожиданно. Словно сплетается из вечереющего душного воздуха. Вера после работы поднимается на холм – прийти в себя, посидеть в молчаливом коровьем обществе – и внезапно замечает его силуэт.

Он стоит рядом с административно-хозяйственным корпусом и как будто кого-то ждет. По крайней мере, он явно пришел не на врачебный осмотр: приемные часы давно закончились. Совсем скоро сгустится вечер, постепенно начнет настаиваться крепкая ночная темнота. Дневные, несрочные пациенты давно разошлись, оставив большинство больничных коридоров в гулкой линолеумной пустоте. Теперь только экстренные больные всплескивают своим появлением тишину приемного покоя. Но сегодня не Верина очередь их принимать. Сегодня вечером Вера собиралась посидеть рядом с коровой не больше десяти-пятнадцати минут и отправиться домой. И она так бы и поступила, если бы на пути у нее не возник ждущий Коршунов-Захаров.

Потому что Вера знает, чувствует тревожно ноющим нутром, что ждет он именно ее.

Лица его четко не видно, однако по какому-то неуловимому наклону головы становится понятно, что сидящую на холме Веру он заметил. И теперь он смотрит на нее безглазым лицевым пятном, как порой смотрит неодушевленный предмет, выдавая свое внимание исключительно легкой таинственной напряженностью, чуть более резким очерчиванием на фоне остальных вещей.

Вере почему-то становится страшно. Томимая смутным внутренним трепетом, она совсем не торопится спускаться с холма и идти ему навстречу. Хотя еще три дня назад она вроде бы только и хотела, что поскорее увидеть Коршунова-Захарова, вновь почувствовать его живое человеческое тепло, терпкий мускусный запах, чтобы все встало на свои места. Чтобы заново отсеять сомнения в его непрерванном существовании. Но теперь Вера боится. Возможно, именно того, что сомнения отсеять на этот раз не получится. Что реальность за эти дни резко повернула в другое русло.

Вера растерянно смотрит на крылатую корову, словно спрашивая совета. Вытягивает руку вверх, машинально проводит пальцами по холодным бронзовым ребрам. Но корова в ответ молчит, безучастно обратив куда-то в неведомую даль пустые бездонные глазницы. Видимо, ей сейчас не до Веры. Возможно, она поглощена мыслями о своей прошлой жизни, протекавшей вдали от этого серого больного города, от унылого, забитого неказистыми корпусами больничного двора. От немощного грузного неба, где даже в белизне облаков мерещится что-то больнично-страдальческое.

И Вера, лишенная коровьего внимания, решает спуститься с холма навстречу Коршунову-Захарову.

В конце концов, не буду же я торчать здесь до ночи. Можно, конечно, обойти его стороной. Сделать вид, что не заметила, не возвращаться в больничный двор. Но вряд ли от этого что-то изменится. Лучше уж сразу посмотреть правде в глаза. И все окончательно выяснить.