Колыбельная белых пираний

– Так я узнала цену каждой секунды. Каждой доли секунды. После Данькиной смерти я стала невероятно остро ощущать время. Особенно потраченное зря. И я старалась ни на секунду не останавливаться, все время куда-то бежать, что-то делать, не терять ни одного мгновения. Ведь мгновение – это такая ценность. Я практически не спала, я заполняла каждый отрезок времени чем-то полезным. Учебой, подработкой на почте, в придорожном дрянном кафе, в тренажерном зале; онлайн-курсами по программированию с нуля, офлайн-курсами по саморазвитию, уборкой, перестановкой, изучением восточных языков. И прочими полезностями. Мне казалось, что так я смогу поймать саму жизнь и не допустить ее приближение к точке невозврата. Отодвинуть разделительную линию между жизнью и смертью своими руками. Понимаете?

Вера медленно кивнула.

– Но однажды со мной случилась удивительная история, – продолжала Лора, поглаживая трещины на костяшках пальцев. – Это было давно, сколько-то лет назад. Мы с моей подругой Ритой готовились к экзамену по культурологии, и между восьмым и девятым билетами она рассказала мне – вот так, невзначай, – что накануне стала свидетельницей драмы. Она ждала на вокзале электричку, а какой-то молодой парень свалился с платформы на рельсы и погиб под колесами поезда. «Ну да, – развела она руками. – Уж не знаю, случайно ли соскользнул или суицидник». А я почувствовала, как сердце медленно начало куда-то проваливаться. И я спросила ее: «Как же так, и никто не помог?» А она снова развела руками: «Да слишком быстро все, наверное, произошло, как тут успеешь помочь… Я самого падения-то не видела, я потом уже подошла, когда толпа собралась. Там потом менты приехали, началась суматоха. Тело поднимали – как ни странно, почти не раздавленное и почти без крови. Жаль, конечно, парня – совсем еще молодым был. Как сейчас его вижу: такой худенький, в красной толстовке, потертых джинсах и белых кедах. И гитара у него еще была». Помолчав, Рита добавила: «На Даньку твоего был похож. Очень. Такой же кудрявый, востроносый и с большим родимым пятном на виске».

Лора на несколько долгих секунд замолчала. Стало слышно, как под окном затарахтел фургон скорой помощи, расталкивая притихшие больничные сумерки. В коридоре у кого-то бесцеремонно громко зазвонил телефон.

– Рита невозмутимо перешла к следующему, девятому билету. А я продолжала чувствовать падение сердца. В голове у меня завертелось: «Так невозможно, это нужно было предотвратить, и я бы предотвратила, я бы непременно успела отреагировать, я бы…» И тут сердце, достигнув дна, гулко об него стукнулось и полетело вверх. И я начала мысленно спасать несчастного юношу. Вот я стою на платформе – жду пригородную электричку, собираюсь на дачу к тете Ире. Замечаю в нескольких метрах от себя молодого человека, подошедшего к опасному краю. Очень похожего на Даньку. В красной толстовке, с гитарой. Он вытягивает шею, смотрит на приближающийся поезд, но тут проходящий мимо мужчина случайно задевает его плечом, и плоская резиновая подошва кед начинает соскальзывать, будто в замедленном кадре. Юноша падает, в его глазах пышным цветом разрастается ужас осознания, но в последний момент у него получается ухватиться за край очень-очень высокой, бесконечно растущей вниз платформы. Я уже подбегаю, я реагирую быстрее других, мое сердце дергается мгновенно, сразу отзывается игольчатой болью на чужую беду. Все остальные присутствующие стоят в оцепенении, их лица неподвижны, растерянны. «Дай мне руку», – говорю я ему. У него светло-серые Данькины глаза, доверху залитые отчаянием. Я чувствую его теплую руку, теплое предплечье, плечо, ключицу. Напряженно, сосредоточенно вытягиваю его из дрожащего от близости поезда воздуха. И он оказывается на платформе за секунду до того, как первый вагон прорезает пространство ровно перед нами.

Лора снова чуть заметно улыбнулась.