Колыбельная белых пираний

– Я представляла это спасение бесчисленное количество раз. Я завалила экзамен по культурологии и другие экзамены тоже. Я отпустила время, замедлилась. Перестала гнаться за каждой секундой. Я долго и усердно спасала. Прокручивала в голове наш разговор на вокзале, подбирала все более точные, более надежные слова – чтобы спасение состоялось наверняка. Чтобы он не передумал. А спустя несколько недель (а может, месяцев или даже лет) одним солнечным днем я ехала в автобусе – куда-то без особой цели. И когда автобус остановился на светофоре, я внезапно увидела через окно его, спасенного. Он был в точности таким, каким мне рисовался в воображении. И каким мне его описала Рита. В красной толстовке, потертых джинсах и белых кедах. С гитарой. И да, он был поразительно похож на Даньку: такой же кудрявый, востроносый и с большим родимым пятном на виске. И он увидел меня в автобусном окне и как будто узнал. Улыбнулся, слегка кивнул. Автобус поехал дальше, а у меня внутри безумно гремело сердце, и все словно развинчивалось и разлеталось, не чувствуя конца и края. Я поняла, что действительно его спасла, не только в мыслях и чувствах. Это были не мысли и не чувства, а что-то другое – лежащее за гранью моего познания. Нечто, способное просочиться в реальность. Нечто, побеждающее любые ошибки, неминуемость, время. И еще я поняла, что его точка невозврата была совсем не там, где она у большинства. Она была далеко за пределами отчаяния, разрушения и даже, как ни странно, самой смерти. Но, если бы я смирилась, приняв мнимую неизбежность, если бы не замедлилась, не вслушалась и не всмотрелась бы в его смерть, он бы действительно перешел свою точку невозврата. И никогда бы не вернулся обратно в жизнь. И я думаю, что вам, – она вновь перевела взгляд на Веру, – неслучайно дано чувствовать чужое умирание. Вы вся такая медленная, нерасторопная и, наверное, не слишком оперативная. Вы вообще не похожи на обычного врача. Это я сразу заметила, как только зашла к вам в кабинет. Вы как будто из другого мира на все смотрите. Сидите тут и слушаете длинную историю чудаковатой пациентки, думаю, последней за день, – вместо того чтобы идти домой. Или еще куда-нибудь. Вы не бежите за временем и, наверное, потому и чувствуете то, чего не чувствуют другие. Вы способны остановиться и вслушаться. А значит, вы способны и помочь.

Когда спустя две недели в местных новостях передавали сюжет о сумасшедшей, выпорхнувшей из окна девятого этажа, Вера подумала, что Лора, конечно, на самом деле всегда понимала, что никого не спасла. Понимала кристально ясно, несмотря на свое «сумасшествие».

14

Попробовать побороться

После неудачной попытки разговора с Коршуновым Вера сначала долго бродит по улицам, вдоль нескончаемых блочных пятиэтажек, застекленных по первым этажам сонными магазинами. Затем ее заносит на пустующие аллеи центрального городского парка. Из банной серо-городской духоты в сырую зеленую тень. Аллеи сплошь покрыты осыпавшимися пурпурно-красными лепестками каких-то безымянных цветов – уже раздавленными и слегка размазанными по асфальту яркими пятнами. Из-за этого весь парк представляется Вере бескрайней доской, на которой чистили фантастически огромную рыбу пираруку. И теперь эта доска вся в пурпурной чешуе и кровянистых потеках.

В какой-то момент налетает ветер, и на Веру кидается сорвавшийся с дерева лист. Долго и упрямо тычется ей в спину, в плечи, словно пытаясь удостовериться, что она действительно существует и состоит из плотной телесной тверди. Когда наконец лист сдается и невесомо укладывается под ноги, Вера с удивлением обнаруживает, что он совершенно осенний, лимонно-желтый. И в этом преждевременном знаке осени ей чуется нечто глубоко леденящее, потустороннее. Словно само небытие только что ненароком ощупало ее, пересчитало ей позвонки.

Когда Вера возвращается обратно к дому, у самого подъезда внезапно возникает Алина. Неожиданно твердая, очень прямая, с решительностью в глазах, жирно подведенных блестящим серебром.

– Здравствуйте, Вера, – говорит она нарочито тягучим, словно паточным голосом. – Вот, говорят, у нынешних врачей такой безумный график работы, что свободного времени вообще не остается. Но, смотрю, на вас это не распространяется, судя по вашему прогулочному шагу. И довольно-таки беспечному виду. Что ж, из каждого правила есть исключения. Это я своим ученикам объясняю каждый день.

Вера нехотя останавливается. Между ребрами туго стискивается досада: сейчас совсем нет сил на разговор с неуместной, непонятно зачем появившейся Алиной.

– Что ж, возможно, вы и правы. Я действительно недобросовестный врач, раз посмела быть где-то за пределами больницы. Сегодня же публично покаюсь и сожгу свой диплом. Впрочем, как я погляжу, вы и сами сейчас не на работе.

– Вы верно подметили. У меня сегодня вторая половина дня нерабочая.

– Поздравляю. А у меня обе половины. Взяла целый выходной, представляете. Такое бывает, даже у врачей.

Алинины глаза недобро, словно кровянисто золотятся, как у пойманной пираньи: