Колыбельная для вампиров - 2

— Что здесь понимать? Я альтруист по натуре. Томас, не жди откровений, — Палевский усмехнулся. — Мы не люди, поэтому тебе не грозит однажды проснуться моим внебрачным отпрыском.

— Если честно, я бы не отказался, — Штейн с нескрываемым сожалением улыбнулся. Палевский тщательно хранил свою тайну, и шефу СБ до сих пор не удалось разнюхать, что они состоят в близком родстве. — Всё равно спасибо тебе за всё, особенно за долготерпение.

— Главное, им не злоупотреблять, — холодно отозвался Палевский.

— Э, нет! Честное слово, я страшно рад, что ты наконец добрался до меня и мы сможем побеседовать, но давай не будем портить аппетит и сначала поедим, хорошо? — поспешно предложил Штейн, как только разговор принял нежелательный борот. Занимаясь сервировкой, он без особого труда сохранял на лице искренне-радостную мину, и ледяное выражение прозрачных зелёных глаз, неотступно наблюдающих за его передвижениями, снова стало таять.

«Растёт Томас! Несмотря на двойную нагрузку, он прекрасно справляется, — одобрительно подумал Палевский. — В общем-то, это не диво при его задатках. Жаль, что со временем он окончательно превратится в прожжённого политикана — эдакого Никколо Макиавелли в вампирском исполнении. В общем-то, он уже сейчас ничем не уступает итальянскому прощелыге. Остаётся только надеяться, что он сохранит свои лучшие качества, и не возьмёт на вооружение макиавеллевские интриги и предательство. Впрочем, не стоит горячиться. Подозрения без доказательств ничего не стоят, да и не очень верится в измену Томаса. Не такой он человек…»

Марта постаралась, и они отдали должное её поварскому искусству. Затем Палевский поднял бокал и предложил:

— Давай-ка выпьем за генетику, мой юный друг, — он тонко улыбнулся. — Генетика, штука полезная. Временами кажется, вроде бы пустяк, ерунда, не стоящая внимания… — по его лицу пробежала тень. — Порой неизвестные факторы дают такие отклонения в геноме, что потом замучаешься с их последствиями. Короче, проще предупредить заболевания, чем их лечить. Кстати, курение с алкоголем и на коренной человеческий геном плохо влияют, чего уж говорить о нас, молодой расе.

— Как специалисту тебе видней. Пожалуй, под влиянием твоих проповедей сам брошу пить и курить.

Штейн добродушно улыбнулся и, противореча собственному высказыванию, с видимым удовольствием затянулся сигарой. Почувствовав, что к его гостю вернулся миролюбивый настрой, он внутренне расслабился.

— Ну, зачем такие жертвы? — лениво отозвался Палевский, любимый коньяк и сигары вернули ему умиротворённое состояние духа. — Впрочем, если бы не было запретов, то их следовало бы изобрести. Ведь они придают особую прелесть порокам. Нам ли не знать, что греховный плод особенно сладок? Думаю, нам это досталось в наследство от Праматери Евы.

— Что ж, тогда почтим её светлую память. Наша библейская авантюристка — самая отважная женщина в мире. Она не побоялась взять на себя ответственность. Эта святая грешница подарила нам не только жизнь и любовь, но и тягу к постижению всего нового и необычного в мире. Только последний ханжа может её осуждать. Если она провинилась перед Вседержителем, перед ним она и будет держать ответ. Не нам, её детям, обязанным ей жизнью, осуждать Еву за грехи. Аминь!

Мужчины выпили, почтив молчанием подвиг Праматери.

— Эх, а вот Адам был трусоват, не сумел защитить свою женщину. Только и делал, что ныл, лишившись своего безделья в раю. Не повезло нам с пращуром!

— Ах ты, иблис! Аллах покарает тебя за гордыню! Как смел ты усомниться в его творении?

Отсмеявшись, мужчины продолжали сибаритствовать. Тем более что коньяк и сигары — такое дело, что не терпит спешки. Некоторое время они молчали и наслаждались их вкусом, глядя на пляшущее в камине яркое пламя.

Глава 8

***

Когда в воздухе ощутимо запахло коньяком, и повисла синеватая пелена из замысловатых завитушек сигарного дыма, тогда Штейн рискнул вернуться к острой теме.

— Мика, у меня есть кое-какие догадки, что послужило поводом для твоего визита, но нет смысла гадать. Скажи прямо, в чём я провинился, — пошёл он ва-банк.

Палевский поставил бокал с недопитым коньяком и поднял на него глаза.

— Сначала скажи, за каким чёртом твои орлы так отделали Мари? Рени, увидав, в каком она состоянии, закатила мне жуткую истерику, да и я был не в восторге. И вообще, почему девочка оказалась в твоей службе? Не хочешь объяснить?

— Поверь, я здесь ни при чём.

Штейн вскочил и, пройдясь по кабинету, повернулся к Палевскому, который с непроницаемым выражением на лице наблюдал за его хождениями, но в глубине его зелёных глаз вспыхнули золотые искорки — предвестницы скорого раздражения. Почувствовав подступающую грозу, Штейн вернулся на место. Бросившись в кресло, он вздохнул.