Колыбельная для вампиров - 2

— Спасибо… Томас, я рад, что мы ещё друзья, — в голосе Палевского прозвучали нотки завуалированного извинения.

— Брось! У всех бывают тяжёлые моменты, — отмахнулся Штейн. — Кстати, ты уже что-нибудь нащупал? Знаешь, чем вызвана её болезнь?

— Думаю, всему виной лучевая болезнь. Во время разведки в США Рени попала под взрыв экспериментальной атомной бомбы.

На лице Палевского появилось несчастное выражение. Штейн тревожно глянул на него, ожидая продолжения, но тот неожиданно сменил тему. — А что с Мари? Почему Старейший отправил её именно к тебе? Он как-то это объяснил?

— Нет, но ты не беспокойся. Я лично за ней присмотрю, — пообещал Штейн.

Бросив недоверчивый взгляд на его спокойную физиономию, Палевский запустил ментальное щупальце, но природный мыслещит главы безопасности, как всегда, был на высоте и хранил интриги своего хозяина в целости и неприкосновенности.

— Вот как? Не ты ли только что распинался, что у тебя нет личной жизни? И вдруг присмотр за какой-то стажеркой, пусть она моя дочь. Что-то ты опять темнишь, Томас! Предупреждаю, лучше не зли меня больше необходимого… — и тут его посетила неожиданная мысль. — Эй! А может дело в том, что ты положил глаз на Мари и решил совместить приятное с полезным? Так я не возражаю. Поверь, принять такого зятя в семью для меня большая честь, — проговорил он, не спуская испытующего взгляда с собеседника.

С растущим изумлением Палевский заметил, что скулы Штейна заполыхали нервным румянцем. «Оля-ля! Какая интересная реакция! Кажется, я угодил не в бровь, а в глаз. Впервые вижу, что Томас волнуется при упоминании девицы. Молодец, девочка!» — одобрительно подумал он.

Понимая, какое направление приняли его мысли, Штейн заёрзал в кресле. В общем-то, Палевский был не далёк от истины, девушка действительно произвела на него впечатление. Правда, он не понимал, чем именно она сумела задеть за живое. «Teufel! — ругнулся он про себя. — Нужно срочно выправлять ситуацию, а то не заметишь, как захомутают».

— Мика, ты неправильно меня понял!

К своей досаде, Штейн заметил, что не так спокоен, как ему хотелось бы в данной ситуации. «Мать твою!..» — мысленно выругался он и постарался взять себя в руки. Состроив виноватую мину, он с обаятельной улыбкой потянулся к затылку.

— Вот чёрт! Опять ты будешь вопить, что я скрываю от тебя важную информацию…

Но Палевскому с его сверхчеловеческой проницательностью не нужно было заглядывать в мысли собеседника, чтобы понять, что творится в его голове. Атмосфера в комнате снова накалилась и Штейн неслышно вздохнул. «Mein Gott! По человеческим меркам мне уже пора готовиться к встрече с вечностью, а я до сих пор чувствую себя мальчишкой, ждущим одобрения строгого родителя», — уныло подумал он, видя, что Палевский, как это было в детстве, выжидательно молчит, и при этом своим видом показывает, как он недоволен его поведением.

«Подумаешь! Мне тоже кое-что не нравится, но я же не лезу в бутылку», — Штейн сердито посмотрел на свой бокал с коньяком. Схватив его, он выпил всё до дна и налил себе новую порцию, хотя терпеть не мог любые виноградные вина и коньяк в том числе. Лишь политес вынуждал его идти против собственной природы.

На губах Палевского промелькнула понимающая улыбка, но быстро исчезла, сменившись озабоченным выражением. В общем-то, он верил Томасу и знал, что он действительно не стремится занять его место, тем не менее в последнее время их отношения заметно обострились. Чем старше становился его протеже, тем чаще заявляла о себе его властная натура. Штейн был умён и пластичен, но он был не из тех, кому комфортно в подчинении. Оба это понимали, потому серьёзное столкновение между ними было бы неизбежно, если бы не тесная эмоциональная связь, вызванная узами крови.

Когда друзья намекали Палевскому на рост влияния шефа СБ и опасность бездействия, он лишь улыбался: «Нужно благодарить Господа, что у нашего сообщества есть не один, а целых два сильных лидера. В конце концов, не так уж важно, кто из нас будет у власти», — следовал спокойный ответ. В последнее время Палевский и сам подумывал, что ему пора передать Томасу бразды правления. Если в Совете старейшин у него был достойный преемник, то в институте генетики он такого не видел.

Но власть есть власть. Двум сильным лидерам её сложно поделить и ещё сложней от неё отказаться. Палевский медлил с передачей Штейну полномочий главы Совета, хотя его всё чаще раздражала его растущая самостоятельность. Чтобы удержать контроль над Томасом, он постепенно закручивал гайки, а тот страшно злился, особенно, когда его заставляли отчитываться по вопросам, которые он считал пустяковыми.

К счастью для обоих, несмотря на непомерное честолюбие, Штейн по-прежнему благоговел перед Палевским, а тот относился к нему как к сыну и в душе гордился его успехами. Правда, сейчас был не тот случай. На этот раз в душе Палевского преобладали те же чувства, что и у Ивана Грозного на картине Репина.

— Прости, что не всё рассказал. Я не хотел, но так уж вышло, — буркнул Штейн и на этот раз поведал всё, без утайки.