Колыбельная для взрослого мужчины

Жена яростно гладит военную форму.

Жена. Мне было так больно, что заболела голова, и ворочалась на плечах, как перезрелое яблоко, которое никак не упадет. А потом мне помогли. Я кормила кошку консервами и так порезала пальцы, что едва удалось остановить кровь. А я держала руку под краном, смывала кровь и думала: каждая разлука — репетиция смерти. Даже если сейчас он вернется, это только отсрочка, потому что когда-нибудь он не вернется. Не с войны, а из магазина или со двора, но не вернется. Я прижимала к пальцам ватку с перекисью водорода, и вата розовела, а я думала: каждая разлука — репетиция Главной Разлуки, и приклеивала пластырь и думала: это — для всех, универсально, как Макдональдс, такая вот смерть, и отмывала раковину от крови и думала про наш народ, как мы видим жизнь во всем временном объеме одновременно. Мы — путешественники во времени. Я с детства знаю, что будет дождь до того, как он пошел, и чувствую запах хлеба, едва начинаю месить тесто. А запах крови — как только открываю газету, правда, не всегда: войны бывают лишь по нечетным годам. Это оттого, что мы живем в маленькой стране у моря. Тут так тесно, что наше будущее живет вместе с нами, у нас интимные отношения со временем. Я мыла пол, заляпанный кровью и думала: если вернется, буду его любить — много и везде, и бесстыдно: у моря, в парке и даже на улице, и пусть осуждают, пусть смотрят с отвращением и кричат, пусть тащат в участок или в сумасшедший дом, мне все равно! Это они сумасшедшие, если не видят: может, у них время свернулось клубочком на коврике у дверей и урчит, а у меня оно стучит в висках и не отпускает. Остается только ловить волну, слиться с этим бешеным ритмом — тогда отпускает, нет, не отпускает, никогда не отпускает…

Входит Мать.

Жена. Бабушка…

Мать. Я тебе не бабушка!

Жена. Ты — вообще не бабушка.

Мать. С кем разговариваешь, мерзавка?!

Жена. Ты — мать.

Мать. Одно другому не мешает!

Жена. Еще как. Каждая женщина сначала дочь, потом жена, потом мать, потом бабушка — если доживет. Жизнь измеряется мужчинами — в каждой стадии свой главный. У самой счастливой их четверо — по порядку. Если не повезло — ни одного. Бывает по-всякому. Но главное — вовремя перейти. А ты осталась матерью, застряла там и мучаешь меня!

Мать. Надо было родить мне внука.

Жена. Тебе ничего не поможет — ты не была женой!

Мать. Я и дочерью не была. Я всегда была матерью.

Жена. Поэтому нам и тесно.

Мать. Матерью должна была стать ты — засиделась в женах!

Жена. Надо было родить сына…

Мать. Еще не поздно.

Жена. Мне нравится быть женой, и ты должна уступить.

Мать. Как бы не так!

Жена. Я могла бы полюбить тебя. У меня не было бабушки, я о ней мечтала. В этом слове есть что-то сладкое, домашнее: молоко с медом, пышки, белый платок, синие прожилки. Стань бабушкой — она мне так нужна.

Мать. Это не для меня — во мне нет сладкого.

Врывается Дочь.

Дочь. Я подслушивала! Я так и знала: у меня есть только папа. Я — почти сирота.

Затемнение.

Картина седьмая

На диване сидит Мать и читает газету.

Входит Дочь с лейкой, и поливает цветы в горшках.

Дочь. Говорят, исчезают пчелы. Никто не знает, почему. Но это очень плохо. Сначала улетят птицы, а потом пропадут фрукты, ягоды, орехи. Люди строят города, для пчел не остается цветов. Они летают далеко в поисках нектара и не возвращаются. Если их не остановить, через тридцать пять лет не останется ни одной пчелы. Они исчезнут с лица земли.

Мать. С этим ничего не поделаешь!

Дочь. Я так люблю мед. Неужели его не будет?

Входит Жена, вытирает пыль.

Жена. Говорят, исчезают мужчины. Никто не знает, почему. Но это очень плохо. Сначала перестанут рождаться дети, а потом пропадут женщины. Люди придумывают войны, у мужчин темнеют лица — обрастают щетиной. Они уходят в поисках непонятно чего и не возвращаются. Если их не остановить, через три года не останется ни одного мужчины. Они исчезнут с лица земли.

Мать. Как странно: об этом не пишут в газетах!

Жена. И в интернете — ни следа.

Дочь. А про пчел пишут.

Жена. Можно подумать, пчелы важнее мужчин!

Мать. Людей волнуют только деньги!..

Дочь. Нигде не пишут, но все знают…

Жена. Такое нельзя скрыть.

Мать. Ходят разные слухи…

Жена. Даже не слухи, вначале был просто шум, его принесло морем…

Дочь. Не шум, а пчелиный гул — это все пчелы…

Мать (вздыхая). Интернет и телевизор давно устарели, я уже не говорю про газеты.

Жена. Информация передается по воздуху, как грипп.

Дочь. Многие не верят. Про пчел — да, а про мужчин — нет.

Мать. И зря! Всегда лучше верить, чем не верить!

Пауза. Мать смотрит на Жену.

Жена. Ходят разные слухи…

Мать. Такое нельзя скрыть!

Пауза. Жена смотрит на Мать.

Мать. Вначале был просто шум…

Жена. Пчелиный гул!

Пауза.

Мать. У нас нет выбора.