Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни

У нас только было знаешь, с кем? С армянами. Больше таких, ну, с чеченцами иногда бывало, а так с армянами. Как национальное, это всю жизнь, это всю жизнь идёт это. Тем более были молодые – это сейчас понимаем: на хрен нам это надо? А тогда не понимали. Мозгов нет, силы много. [Собирались группами: азербайджанцы против армян], по пятьдесят, по сто человек. Клянусь богом: кто с арматурой, кто с чем… Как стрелка, короче, как сейчас называют, да – стрелка. Собираются, вечером будет разборка: они своих собирают, мы своих собираем. Вечером идём туда все – бойня будет, всякое бывало.

Потом раз – ушли. Потом снова начинается, пока они поймут, где собрались, приходит дежурная часть, то есть дежурный по батальону. Чик, пострелял пару раз – и всех разогнал. Все кто кого быстрей побежал поспать, под одеяло. И на следующий день снова начинается, пока не разберёшься серьёзно. Пятьдесят человек там, пятьдесят здесь. Ну там – один на один спор идёт. С их стороны и с нашей. И бьются. Ну там, правда, ни ножа, ничего нет такого, чисто по рукам бьются: кто кого побьёт…

– Если, значит, азербайджанец армянина побьёт, то азербайджанцы победили все?

– Да – так получается. Бывало так: если, допустим, ихнего побили, то они, бывало, всё равно, на хуй… И, бывало, у нас – так же. Мы видим, что его побьют и всё – началось это безобразие! Короче, толпа – ты прикинь, человек сто? Кто с чем – все стоят, кто с ремнём, кто бляхой. Вот так бывало, когда я служил, отвечаю тебе.

Я был в учебке, я учился там на механика-водителя. Ну, я был деревенский. Ну и по-русски понимал, до этого в Самаре я был. Немножко, у нас ещё учат по-русски, я знал и научился. Когда в учебку пришли, начали шить бельё, а я этого не знал – у меня всегда дома мамка или сестрёнка шьют, у нас так принято. Но всё-таки пришлось. Раза четыре у меня рвали погоны на хуй – [приходилось] по-новой шить. Ну деревенский дебил, да? А там дембеля – старшина давай меня гонять: туда-сюда, туда-сюда…

Потом была рядом стройка, там работали азербайджанцы, земляки. Там землячество было. Они увидели – у меня синяк, говорят: а чего случилось? Меня только вот, дней пять, наверное, нас привезли, я говорю: вот так и так. Они с лопатой все, там стройка – прямо заходят туда, где мы живём, в казарму. С каптёрки начали, там старшие есть дембеля, человек двадцать. Вот через десять дней они домой уйдут. А я сам пожалел, что сказал…

– Ты мне скажи, они почему тебе погоны срывали, за что?

– [Я им] неправильно зашивал, вот за это. Рвёт и снова давай, по-новой. Я заебался уже, да сколько раз можно? [Смеётся]. Там ночью лежали, дембеля заходят: ложимся направо, на хуй, и храпим! Клянусь богом, все: хр-р, хр-р! Легли направо на кровати двухярусной, все храпят, все молодые, только вот. „На левую сторону – храпим, сорок пять секунд!“ А там уже кто на кого бросится, кто не успевает одеться – снова. Так было у нас!

Снова обратно: ложитесь! Они так гуляют, как хотят, так и гуляют. Снова лежим, ты уже не спишь, ты просто ждёшь, что тебе скажут. Они ходят там, качки стоят, ну, дембеля. Опять: на правую сторону! Все храпят по-нормальному, чтобы слышно было, вся казарма. „Не то! На левую сторону!“ Да ёкэлэмэнэ!.. Рота, сорок пять секунд одеваться! Всё равно не то. Кто на кого бросается, не знают, где ботинки, где портянки… Я уже заранее научился: сразу портянки вот так наматывал, а ботинки – чтобы ногу сразу сунуть.

А хули, кто-нибудь остаётся, всё равно какой-нибудь бедолага останется там, не успел – снова пойдём строиться! Опять начинается – отжиматься прямо в казарме ночью. Но потом всё равно жалеют, ну сколько можно издеваться-то? Мы молодые, деревенские все, не знаем, не понимаем, а они отслужили уже. И часов до трёх, считай, что вот так. Они обкурились – и им всё, приколоться надо, а мы как дебилы. Целая рота, сто двадцать человек, прикинь? Молодые курсанты, а куда нам деваться-то?

Потом полгода прошло, отслужил, диплом дали мне как механику-водителю. И полтора года мне осталось, меня забрали в Хабаровск, там я был. Там Белогорск есть рядом, станция Возжаевка. И вспоминаю те дни – как со мной делали, земляки, дембеля и потом я сам начал делать. Две табуретки, три табуретки поставили, молодой идёт: ну-ка залез сюда! И прыгай! Шахматы-то ложим, ну как присягу принимаем. Сейчас я это вспоминаю: это как страшный сон. Так нельзя было, я сам начал так же. Третья табуретка стоит, залез туда. Шахматы есть – ложишь вот так вот, обычно шахматы и: прыгай на шахматы! Это прикол такой, это очень больно! Кто-то прыгает туда, а кто-то – нет. Ну, армейский прикол это ненормальный.

– Ну и что ты делал, если он не прыгал на шахматы?