Комендантский час

— Лизетт, я хочу поговорить с тобой, поговорить вполне серьезно, — меняя тон, продолжал гестаповец. — Ты симпатичная, умная девушка, а живешь на то, что мать выменяет или наторгует на рынке. Так перебиваются нищие. Мне жаль тебя. Неужели вы здесь все неисправимые фанатики, слепо верите в то, что большевики вернутся? Этого не будет. У нас могущественная техника, самая организованная в мире армия, фюрер. Все, что становится нам на пути, мы сметаем прочь. Что я тебе хочу посоветовать, милая Лизетт. Начинай работать с нами, работать для великой Германии. Устраивайся на бирже труда или где-нибудь, выучись говорить по-немецки. В скором времени немецкий язык будет звучать в Индии, в самых далеких уголках земного шара. Перед тобою откроются широкие перспективы. А так... Мы беспощадны сейчас, это верно, но иначе нельзя. Война... Потом мы не останемся в долгу перед своими друзьями. Я был бы рад, чтобы и ты стала нашим верным другом. Подумай об этом.

— Разве моя персона так много значит для вас? — невинно спросила Лиза.

Ее риторический вопрос попал в цель, однако гестаповец быстро сориентировался:

— Для меня — значит. В первую очередь — для меня.

— А Иван?

— Попытайся и его убедить в этом. Только дипломатично, не сразу. Он готов пойти за тобой на все?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Откажется работать с нами?

Лиза поняла свой промах, исправила ошибку:

— Я о другом...

Но она думала именно об этом. Как Иван отнесется к ее поступку, к ее возможному сотрудничеству с немцами? Одобрит? Куда там! А подпольщики? Ни к кому не относятся они с такою ненавистью, как к предателям. Первая Валя Прилуцкая, встретив ее где-нибудь на улице, не разминется... Хитрый лис этот гестаповец. Что ему: лишь бы завербовать еще одну продажную душу. Нет, нет, лучше не слушать его советов. Она сказала:

— Я еще подумаю, Ганс. У меня родные, жених, такие дела без них я не могу решать...

(Говоря это, Лиза и вообразить себе не могла, что пройдет всего полгода, и она станет надзирательницей над женскими бараками в концлагере на Сырце — ревностной помощницей штурмбаннфюрера Пауля фон Радомского, прославится своей жестокостью, жаждой крови. С радостью будет отдавать красивых девушек гитлеровским офицерам для издевательства над ними, натравливать на них овчарок, ежедневно терзать заключенных, мучить их не за какие-то проступки, а просто для своей утехи. Да, это будет через шесть месяцев. А пока что...)

С тоской готовилась Лиза покинуть уютные комнаты в гостинице, где она прожила пять дней. Она обжилась в них, привыкла ни о чем не думать, не заботиться, нежиться в достатке и в тепле, привыкла и к нему, всегда обходительному Гансу, к новому своему имени, которое дал он ей, — Лизетт.

После завтрака офицер сказал:

— Пора! Через час выйдет твой жених, встретишь его. Он знает, что ты обращалась ко мне, но это были официальные встречи в гестапо. Больше ничего. Значит, каждый вторник я буду ждать тебя в десять утра в этом же номере. Не забудешь?

— Нет... — чуть ли не плача проговорила Лиза.

На улице, перед гостиницей, встретила Риту. Подруга защебетала:

— Идешь к своему жениху?

«Откуда ей это известно? — настороженно подумала Лиза. — Не шпионила ли за мною?»

А Рита в том же духе продолжала:

— Пальму первенства завоевала ты, это факт. Ганс от тебя без памяти. Но веди себя с ним лучшим образом. Все они капризные, не церемонятся с дойчешлюхами.

Лиза стояла огорошенная, сгорая от стыда. Подумала: «Он рассказал ей все, выставил меня посмешищем». Хотелось плюнуть в лицо Риты, наговорить ей гадостей, а самой бежать за тридевять земель. И никого, никого больше не знать — ни Ивана, ни этого Ганса. Пусть они пропадут пропадом!

На прощанье бывшая подружка отсалютовала пальчиками и исчезла...

О, Рите дорого обойдется этот разговор! Придет апрель 1942 года, поздний вечер, она будет сидеть одна в пустой квартире своих родителей, когда раздастся стук в дверь.

— Кто там?

Войдет Петр Васильевич, рабочий завода «Ленинская кузница»; их квартиры находятся на одной площадке.

— Здравствуй, Рита! Я тебя давно знаю... — скажет он. — Ты была милой девочкой с длинными косичками, всегда вежливо здоровалась со старшими. Тебя любила и Оксана Алексеевна, жена моя.

— И я люблю тетю Ксеню, я всю вашу семью уважаю, — ответит Рита. — Вы были так ласковы с детьми, мирно жили с соседями. Вам что-нибудь надо, Петр Васильевич?

— А с твоим отцом мы даже были друзьями, Рита.

— И это я помню. Вы вместе ходили на охоту, зайцев носили. Так что же вам нужно, говорите, чем я могу помочь?

— Рита... — В голосе Петра Васильевича звучала тревога. — Мне поручили спрятать одного человека, но я не уверен, что вот-вот не нагрянет гестапо. Не могла бы ты дать ему прибежище у себя? Немцы тебя ни в чем не подозревают.

Рита ответит:

— Спрячу, Петр Васильевич. Это когда надо сделать?

— Немедля.

— Так ведите же его.

— Сердечно благодарен тебе, Рита. Но я должен предупредить, — добавит он, — что за это ты можешь поплатиться жизнью, если кто-нибудь донесет.

— Приводите, Петр Васильевич, я знаю...